Карин Слотер - Инстинкт убийцы

— Ты ударил Кайлу ножом?

— Я не знаю. Не помню. Я только почувствовал, что кто-то схватил меня за руку, и это был он, это был Адам. Я не хотел делать ему больно. Я просто встал, и нож вошел ему в грудь. Я не хотел этого делать. Я пытался ему помочь. Я пытался его предостеречь.

— Где была Эмма, пока все это происходило?

— Я услышал, что она плачет. Она была в шкафу в одной из комнат. У нее… — Голос его сорвался. — Знаете, ее комната была такой красивой. Там был большой телевизор и камин, и столько всякой одежды и всего остального. У нее было все.

— Ты ее ударил?

— Я ни за что не сделал бы ей больно.

— Но когда ты нес ее вниз, она была без сознания.

— Мы вышли из дома. Я не знаю, что с ней было. Я ее вынес. Я положил ее в багажник и приехал на крытую парковку, как и планировал с самого начала.

— Как велел тебе Бернард?

Уоррен снова уставился на крышку стола. «Какую власть имеет Эван Бернард над этим молодым человеком?» — спрашивала себя Фейт. Судя по всему, Бернарда интересовали девочки. Или в его порочной натуре есть и другие стороны, о которых им еще только предстоит узнать?

— Где ты ее спрятал, Уоррен? — спросил Уилл. — Куда ты отвез Эмму?

— В безопасное место, — ответил он. — Туда, где мы могли быть вместе.

— Ты не любишь ее, Уоррен. Любимых людей не похищают. Они сами к тебе приходят. Они должны сами тебя выбрать.

— Все было не так. Она сказала, что любит меня.

— После того как ты ее похитил?

— Ага. — Он расплылся в улыбке, как будто ему до сих пор трудно было поверить в такое чудо. — Она действительно в меня влюбилась.

— Ты и в самом деле так думаешь? — спросил Уилл. — Ты думаешь, что для тебя есть место в ее жизни?

— Она меня любит. Она сама так сказала.

Уилл наклонился к нему.

— Парни вроде нас с тобой… Мы ведь на самом деле и представления не имеем, что это такое — быть частью семьи. Мы не знаем, насколько крепки и глубоки семейные узы. Мы даже не догадываемся, как сильно родители любят своих детей. Ты нарушил эти узы, Уоррен. Ты увез Эмму от ее родителей, как когда-то тебя увезли от твоих близких.

Уоррен продолжал отрицательно качать головой, но теперь в этом жесте было больше грусти, чем уверенности в своей правоте.

— Что ты чувствовал, находясь в ее комнате и видя, какая у нее классная жизнь, в то время как у тебя нет ничего? — Уилл говорил тихим, доверительным тоном. — Тебе это показалось неправильным, верно? Я там был, дружище. И я тоже это чувствовал. Нам с тобой не место среди нормальных людей. Они не смогут принять наши кошмары. Они никогда не поймут, почему мы ненавидим Рождество, дни рождения и все остальные праздники. А просто каждый праздник напоминает нам о времени, которое мы провели в полном одиночестве.

— Нет! — Уоррен яростно затряс головой. — Я теперь не один. У меня есть она.

— И как ты представляешь себе свое будущее, Уоррен? Тебе рисуется уютная домашняя сценка, в которой ты возвращаешься с работы домой и тебя встречает Эмма. Она приготовила тебе ужин. Она целует тебя в лоб, а ты пьешь вино и рассказываешь ей о том, как прошел день. Возможно, после ужина она моет посуду, а ты вытираешь тарелки и бокалы. Так?

Уоррен пожал плечами, но Фейт было ясно, что именно такую жизнь рисовал он в своих грезах.

— Я видел твои фотографии, сделанные после ареста. И я знаю, как выглядят ожоги от потушенных о кожу сигарет.

— Ну и хрен с тобой! — едва слышно прошептал Уоррен.

— Ты показывал свои ожоги Эмме? Ей стало плохо так же, как и тебе, от одного взгляда на них?

— Все совсем не так.

— Она должна была ощутить эти шрамы, Уоррен. Я знаю, что ты снимал одежду. Я знаю, что ты хотел почувствовать прикосновение ее кожи к своему телу.

— Нет.

— Я не знаю, что хуже — боль или запах. Сначала ты чувствуешь, как в тело впивается миллион иголок. Они колют и жгут. А потом тебя настигает запах. Он похож на то, как пахнет барбекю, ты не находишь? Все лето над городом витает этот запах. Запах сырой плоти, горящей на углях.

— Я уже сказал, что мы любим друг друга.

Уилл продолжал шутливым тоном, как будто затеял какой-то розыгрыш:

— Признайся, Уоррен, ты когда-нибудь ощупываешь свое тело, моясь в душе? Ты намыливаешься, и твои пальцы касаются ребер и находят эти маленькие вмятины там, где твою плоть сожгли окурками?

— Я этого никогда не делаю.

— Когда они мокрые, они кажутся присосками, верно? Ты ощупываешь их кончиками пальцев и снова чувствуешь себя в западне.

Он покачал головой.

— Ты когда-нибудь умолял, чтобы все это прекратилось? Ты плакал, как последний слабак, потому что боль была невыносимой? Ты говорил им, что сделаешь все, что угодно, верно? Все, что угодно, лишь бы избавиться от этой боли.

— Никто не делал мне так больно.

Уилл говорил все быстрее и жестче.

— Ты нащупываешь эти шрамы, и они рождают в твоей душе гнев. Ты хочешь выместить на ком-нибудь свою злость и обиду. Почему бы не на Эмме с ее идеальной жизнью и богатым папенькой, с ее красивой мамочкой, к которой приходится вызывать врача, чтобы он ее отключил, потому что для нее невыносима мысль о том, что она лишилась своей драгоценной доченьки?

— Перестаньте!

Уилл грохнул ладонью по столу. Фейт и Уоррен вздрогнули от неожиданности.

— Она не твоя, Уоррен! Скажи мне, где она!

Уоррен стиснул зубы и уставился на железную крышку стола перед собой.

Брызгая слюной, Уилл наклонился еще ниже.

— Я тебя знаю. Я знаю, как устроены твои мозги. Ты похитил Эмму не потому, что ее любишь, а потому, что ты хотел заставить ее кричать.

Уоррен медленно поднял голову и посмотрел в глаза Уиллу. Он был в ярости, и ему стоило огромного труда сдерживаться. Его губы дрожали, как челюсти у бешеной собаки.

— Да, — хриплым шепотом произнес он. — Она кричала. — Его лицо было таким же бесстрастным, как и его голос. — Она кричала, пока я не заставил ее заткнуться!

Уилл откинулся на спинку стула. На стене висели часы. Фейт слушала их ритмичное тиканье и смотрела на шлакоблоки стены прямо перед собой, стараясь скрыть свое любопытство от Уоррена и свою тревогу от Уилла.

Ей случалось работать с полицейскими, которые могли стоять под проливным дождем и клясться на стопке Библий, что на самом деле сияет солнце. Она много раз сидела в этой комнате для допросов и слушала, как Лео Доннелли, человек без детей, зато с четырьмя разводами за плечами, воспевает свою любовь к Богу и своим драгоценным дочкам-близняшкам, стремясь любой ценой выудить из подозреваемого признание. Чтобы разговорить подозреваемых, Фейт и сама иногда выдумывала мифического мужа, бабушку, не чающую в ней души, и покинувшего ее отца. Все копы умели плести небылицы.

Вот только на этот раз она была уверена, что Уилл Трент не лжет.