Том Смит - Ферма

Я больше не хотел мириться с ее недомолвками и нежеланием делать выводы, и потому прямо спросил:

— Мам, что это за скандал?

— Ты должен сам обо всем догадаться.

Она упорно излагала события в том порядке, какой считала нужным, не позволяя себе отступить от него ни на шаг. Но едва только речь заходила о выводах, по крайней мере важных, как у меня складывалось впечатление, что мать намерена снабдить меня набором фактов, из которых я, словно в детском конструкторе, должен сам сложить нужную фигуру. Впрочем, невзирая на угрызения совести из-за того, что ни летом, ни вообще на протяжении последних лет не принимал особого участия в жизни родителей, я не желал и дальше блуждать в потемках.

— В полиции тебе начнут задавать прямые вопросы. Что случилось? Кто замешан в этом деле? И ты не сможешь отделаться намеками. Не сможешь попросить их сделать выводы самостоятельно. Полиции там не было. И меня тоже.

Мать заговорила, медленно и тщательно подбирая слова:

— Дети подвергались сексуальным домогательствам. Приемные дети, я имею в виду. Система усыновления оказалась коррумпированной и продажной. Эти дети совершенно беззащитны. Их рассматривают как собственность.

— Включая Мию?

— Особенно Мию.

— И поэтому ее убили?

— Она была сильная, Даниэль, и собиралась разоблачить их. Она хотела спасти других детей от той боли, которую испытала сама. Она знала, что если не выступит против них, то это будет повторяться снова и снова. И ее история станет историей других девочек и мальчиков.

— Кто убил ее?

— Один из тех, кто поименован в моем списке, скорее всего, Хокан. Она была его дочерью, его проблемой, и он наверняка чувствовал себя обязанным разобраться с ней. Хотя с таким же успехом это мог быть кто-либо другой — не исключено, в какой-то момент все пошло не так, и кто-то просто помешался на ней. Не знаю.

— А тело?

— Я не в силах перекопать лес или просеять ил на дне реки. Вот почему нам нужна помощь полиции.

— Но в скандале была замешана не только Миа.

— Не каждое усыновление, и даже не большинство из них, было преступным, но таковых оказалось достаточно. Сегодня я уже показывала тебе карту Швеции. Эти случаи происходили не в одной деревне или городе, они наблюдались на обширной территории. Журналист был прав: статистика не лжет. Но процент неудач оказался слишком высок. Можешь сам взглянуть на цифры, они не станут лгать.

Усевшись на кровати поудобнее, я скрестил ноги и принялся читать статью, старательно вспоминая давно забытые шведские слова и выражения. Уступив нажиму, мать выдала мне свое обвинение в сжатом виде. В систему усыновления пробрались педофилы, попытавшиеся замять скандал, когда их преступления получили огласку. Журналист утверждал, что с интеграцией в общество начали регулярно возникать проблемы, и привел несколько самых вопиющих случаев, включая и тот, что закончился самоубийством. Я спросил:

— Ты полагаешь, что в заговор молчания вовлечены многие из тех, о ком ты говорила, — детектив, мэр, даже несмотря на то, что у них нет приемных детей?

— Для этого устраивались специальные вечеринки. Именно так в это дело оказался замешан и твой отец. Его просто пригласили на одну из них. Это непреложный факт. Я не знаю в точности, что на них происходит, поэтому мне остается лишь предполагать. Очевидно, некоторые проходили в доме Норлинга на берегу моря. Другие — за той, второй дверью, запертой на тяжелый висячий замок. Там было спиртное. Они принимали наркотики. А потом приводили одну из девушек.

— Я не знаком с другими, поэтому не стану ничего говорить. Зато я знаю папу.

— Тебе только кажется, что ты его знаешь. На самом деле это не так.

Мать действительно сложила кусочки головоломки в некое подобие единого целого, что и впрямь выглядело логично и многообещающе. Однако же выбор узора оказался ее собственным. Я попытался связать нити воедино, выискивая аргументы, которые можно было опровергнуть, или те, от которых нельзя было бы отмахнуться, как от досужей выдумки, и спросил:

— А как же женщина, которая повесилась в хлеву?

— Наверное, она узнала правду. Иначе и быть не могло! Ведь именно на это и указывает ее послание: «… потому что моя брань — против крови и плоти, против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной…» Быть может, ее супруг тоже оказался замешан в этом деле. А она была не такой сильной, как Миа, и умерла от стыда.

— Почему ты так уверена в этом?

— Потому что все, что я тебе рассказала, упирается в одно — заговор молчания. Что привело нас именно в этот район? Цецилия знала, что там происходит, но была слишком стара и слаба, чтобы бороться. Она понимала, что узнать правду и рассказать о ней всему миру смогут только чужие люди, пришедшие со стороны.

— Мам, я не говорю, что ты ошибаешься. Но я не готов сказать, что ты во всем права. Цецилия ведь так и не рассказала тебе ничего.

Ответ матери показался мне странно абстрактным и отвлеченным.

Я уже говорила тебе, что нет ничего более опасного, чем вожделение. А теперь хочу добавить и еще кое-что: нет более опасного места, чем то, что находится за закрытыми дверями. Люди всегда найдут возможность исполнить свои желания. Если нет законного способа, они прибегнут к незаконному. Хокан вместе с остальными создал разветвленную организацию для удовлетворения своих нужд. И Миа попала в рабство. Не знаю, сколько их было, других, кроме нее. Она перестала быть дочерью и превратилась в собственность. В ценный актив. А теперь, Даниэль, пожалуйста, поедем в полицию.

Мать сложила кусок холста с вышитым на нем текстом и убрала его в сумочку. Она была готова к выходу. Я накрыл ее руку своей.

— Присядь на минуточку, мам.

С видимой неохотой она опустилась рядом со мной на кровать. Она была такой худенькой и невесомой, что на покрывале почти не образовалось вмятины. Мы оба смотрели прямо перед собой, словно двое детишек, летящих на ковре-самолете. Она выглядела усталой и понурила голову, глядя на ворсистый ковер. Обращаясь к ее затылку, я поинтересовался:

— Что было дальше? Ты поведала свою теорию доктору Норлингу?

— Да.

— Ты обвинила его в сопричастности?

— Да.

— И что он тебе ответил?

Он вообще ничего не сказал. Я сидела напротив, а он молча смотрел на меня с непроницаемым выражением лица. Это была моя вина. Я неправильно преподнесла ему всю историю, начав со своих умозаключений, представленных в сжатом виде, опустив подробности и контекст. Впрочем, сделанные ошибки пошли мне впрок, и тебе я рассказывала все уже совсем по-другому, начав с самого начала, со своего приезда в Швецию, и следуя хронологии событий, а не перескакивая с пятого на десятое в ответ на твои требования получить быстрые ответы.