Чарлз Маклин - Страж

Я открыл титульную страницу.

Книга, написанная неким Ле Шином (наверное, псевдоним?) , была приватным образом выпущена в Париже в 1775 году. Судя по названиям глав и некоторым иллюстрациям, она представляла собой сатиру на Церковь, задуманную и осуществленную в жанре порнографии.

Гравюра на титульном листе, настолько маленькая по размерам и изящная, что казалась скорее миниатюрой, изображала сцену в часовне монастыря.

Юная послушница в белой одежде стоит на коленях перед алтарем, готовясь к причастию. Священник высится перед ней, золотой палочкой приподнимая ей подбородок, положив благословляющую руку на ее бритую голову. Глаза священника устремлены в небеса, а послушница, обхватив рукой его кряжистые колени, самозабвенно сосет ему. Но и сзади ее в то же самое время употребляют: ее юбка задрана и другая девица в маске, изображающей собачью голову, вводит в нее искусственный член из слоновой кости, привязав его к своим бедрам.

Я всмотрелся в миниатюру, изумленный и очарованный точностью и детальностью изображения. Оно обладало такой же резкостью, как мастерская фотография, из-за чего ощущение непристойности только усиливалось. Но еще один, совершенно неожиданный аспект гравюры произвел на меня шокирующее воздействие: я обнаружил, что стриженная послушница напоминает мне остриженную Анну.

Я захлопнул книгу и возвратил ее на место. Оставаться в этой комнате мне уже не хотелось. Когда я потянулся закрыть полку, запах праха и гнилости ударил мне в нос еще сильнее, чем прежде. Металлический корпус зажигалки уже обжигал мне пальцы, но положить ее было некуда.

Я видел, что дверь, ведущая в холл, отражается в стекле стеллажа. Пока я находился в помещении, дверь закрылась, а когда именно, я и не заметил. Из-за этого в комнате стало еще темнее. Я пошел вдоль стеллажей, на ощупь разведывая дорогу. Слева от двери высился еще один стеллаж, за ним стояли пыльное кресло и сломанный торшер. Затем пустота. И в дальнем углу библиотеки, мне почудилось, кто-то или что-то было.

Я резко выдвинул стекло и, стабилизировав отражение, вперился в глубину помещения у себя за спиной.

Безусловно, там кто-то был. На четвереньках.

Я увидел, как это нечто медленно поднимается и вроде бы движется по направлению ко мне, словно бы только для того, чтобы проверить собственные силы. Оно шевельнулось – и я увидел голые груди, довольно маленькие и торчащие вперед из-под рассыпавшихся по плечам седых волос.

Существо неторопливо поднялось на ноги и вразвалочку пошло ко мне по паркетному полу. Наблюдая за его бесшумными перемещениями в зеркальном отражении полки, я почувствовал, как бешено заколотилось у меня в груди сердце. Приблизившись ко мне – приблизившись настолько, что я мог ощутить его запах, – существо остановилось, протянуло ко мне обе руки и подняло голову.

– Мартин, – прошептало оно.

Я стремительно обернулся и на мгновение увидел перед собой Пенелопу, полностью обнаженную и держащую маску в виде собачьей головы под мышкой. Длинный и пышный седой хвост струился у нее между тесно сжатыми ляжками.

Но тут в моей зажигалке кончился газ.

– Мартин!

Сомервиль, силуэт которого показался в проеме двери, потянулся к выключателю.

– С вами все в порядке? Выключатель не работал.

– Дверь была открыта, и я... я решил посмотреть ваши книги.

Он раскрыл дверь настежь, чтобы в помещении стало как можно светлее.

– Вы уверены, что хорошо себя чувствуете?

– Со мной все в порядке.

– Я понятия не имел, что вы не ушли.

– Извините... это я не нарочно... Не обижайтесь на меня! Нет, правда, не обижайтесь за то, что мне захотелось взглянуть на ваши книги.

– Ну разумеется. Вы вправе чувствовать себя здесь как у себя дома.

На это я не знал, что ответить. И сказал наконец:

– У вас очень интересная библиотека.

Сомервиль кивнул.

– Большую часть коллекции собрал мой дед. Мой вклад только в том, что я переправил все это сюда из Европы перед войной. Вы говорите, дверь была открыта? Обычно мы ее держим запертой. Некоторые из этих книг, знаете ли, довольно дорого стоят. Должно быть, это горничная. К сожалению, когда Пенелопа уезжает, настоящего присмотра за порядком в доме нет.

– А она скоро вернется? – спросил я и тут же раскаялся в том, что задал этот вопрос.

Сомервиль улыбнулся:

– Я увижу ее в уик-энд. В субботу я делаю доклад в Ричмонде. Но у ассистентки будет для вас номер моего телефона. Если вам понадобится, вы найдете меня без малейшей задержки.

Я закрыл верхнюю полку и подошел к Сомервилю.

– Надеюсь, я как-нибудь дотяну до вашего возвращения.

– Вот еще о чем мне хотелось спросить вас, Мартин. Вы когда-нибудь бывали в Германии?

– Несколько раз. По делам. Мне не слишком нравится эта страна.

– А в Нюрнберге вы когда-нибудь были?

– Нет, – ответил я, вспоминая о литографии Ругандаса, висящей в зеленом коридоре Публичной библиотеки. – А почему вы об этом спрашиваете?

– Вы это поймете, прослушав кассету.

Я нащупал у себя в кармане твердую коробочку кассеты.

– А что, там было озеро? Я имею в виду в регрессии?

Он с любопытством посмотрел на меня:

– А что, вы запомнили это с утра?

– Не уверен. Я, как правило, ничего не запоминаю. Но скажите: оно там было? Парк где-то у городской стены, озеро, окруженное высокими деревьями?

– Полагаю, что могу ответить вам утвердительно, – важно произнес он.

Это не могло оказаться случайным совпадением. Может быть, регрессия держится на таком механизме. Подобно снам. Обрывки случайно полученной информации, инциденты из повседневной жизни, нанесенные, как у Шекспира, на канву исторической фантазии. То же самое было, должно быть, и с собаками из истории Фаукетта.

– А какое на этот раз было столетие? – спросил я. – Скажите, случайно не начало девятнадцатого?

Сомервиль покачал головой:

– Конец войны. Весна сорок пятого. Лучше идите-ка домой и послушайте запись. Я буду здесь, и, если захотите, можете мне потом перезвонить. Возможно, эта история вас несколько взволнует.

– Все время, свободное от уроков, я провожу в лесу, собирая ягоды, кору, орехи – все, что может годиться в пищу. Охотиться меня научил дядюшка Джо, мамин старший брат. Он всегда навещал нас по весне... Он научил меня ставить силки и капканы в лесу, показал все места, где клюет, на реке. По ночам я сплю под звездами и гляжу на них. «Настало времечко такое, что и до звезд подать рукою».

– А кто-нибудь тебя за это ругал?

– Папаша иногда ругается и называет меня мудаком. А бывает, и порет. Но мне начхать.

– А как тебя зовут?

– Бегли. Принт Бегли. П-Р-И-Н-Т.

– Откуда ты родом?

– Из Индиан-Ридж. Но я ни за что туда не вернусь. Ни за что! Разве что меня туда силком затащат.