Грег Кайзер - Самая долгая ночь

— Хорошо, будь по-твоему. Я заберу деньги из банка. Но когда мы шлепнем Спарка, я не стану таскать их с собой. Поручу это дело Йоопу — пусть коротыш за ними присматривает. — Йооп был единственным, кому он мог доверять. Рашель по уши влюблена в Кагена или, наоборот, он в нее. При этой мысли Маус улыбнулся. Йооп назвал Кагена поцем и немчурой. Как это по-голландски? Duitser. Йооп не доверяет Кагену. Голландец не позволит немцу наложить лапы на его денежки.

Маус немного подался вперед и, чувствуя тяжесть «смит-и-вессона» за поясом, протянул Кагену руку. Каген в ответ протянул свою, и они обменялись рукопожатием. Маус обратил внимание, что одноглазый сжал его руку сильнее обычного и ответил тем же.

Он улыбнулся немцу широкой, простодушной улыбкой, притворившись, будто всем доволен, будто действительно верит в то, что они только что заключили полюбовную сделку. На самом деле он ни на мгновение не утратит бдительности и будет спать с деньгами в одной руке и «смит-и-вессоном» в другой.

Река стояла на крыльце дома амстердамской улицы Утрехтседварсстраат. Подняв руку, она постучала в дверь и на всякий случай оглянулась через плечо. Никого. Она постучала снова и услышала за дверью шаги. Дверь открылась, и на пороге возник Хенрик. От удивления старик разинул рот и выпучил глаза — те сделались такими огромными, что казалось, будто они вот-вот выскочат из орбит.

— Хенрик, — сказала она, пытаясь заглянуть ему за спину, но в коридоре было пусто. Старик закрыл рот, затем открыл и снова закрыл.

— Ты впустишь меня в дом? Или ты хочешь, чтобы гестапо схватило меня прямо на крыльце?

Хенрик, все еще не оправившись от изумления, посторонился, давая Реке войти. Затем закрыл дверь и, шаркая ногами, прошел в расположенную справа небольшую гостиную. Здесь стояла дорогая мебель, массивные кресла в чехлах, на полу толстый светло-зеленый ковер. Река вспомнила, что когда-то и у них в доме тоже были подобные вещи, — у нее, у Давида, у родителей.

— Что ты здесь делаешь? — спросил старик, отдышавшись. Река заметила, что его нога продолжает подрагивать. Хенрик неуклюже опустился в кресло. — Ты представляешь, что ты наделала, придя сюда?

Река подошла к старику и слегка нагнулась над ним. И пусть она не слишком сильна, ей не составит труда нагнать страху на человека, который вздрагивает при малейшем шорохе.

— Что я наделала? А кто как не ты отправил нас в Димен-Норд? Я думаю, что ты — осведомитель гестапо. — Если она сумеет взять его в оборот так, как это делал Иоганнес, ей удастся докопаться до истины.

Хенрик поднял голову и, испуганно выпучив глаза, посмотрел на нее. Затем несколько раз покачал головой вперед-назад, вперед-назад, словно тряпичная кукла в руках у ребенка.

— Нет, нет, это неправда! Ведь я прятал вас! Я рисковал собственной жизнью, когда прятал тебя, маленькая еврейка!

Река опустилась на колени и, голой кожей ощутив ворс ковра, положила ладонь на руку Хенрика.

— Что делает в твоем доме Аннье? — выпалила она, надеясь застать его врасплох своим вопросом.

— О чем ты? Эта девушка никогда не бывала здесь. Она ведь не сумасшедшая, чтобы приходить сюда. Она даже не знает, где я живу… — Его голос оборвался, а тело безвольно обмякло, как будто из него разом вынули все кости.

— Ты ведь понимаешь, о чем я? Хочешь знать, как я нашла тебя? — спросила Река, переходя на шепот. — Я выследила ее. Пять дней назад я увидела, как она входила в этот дом. Увидела в окне вас двоих. Увидела, как Аннье жмется к тебе, старику. На этой шлюхе не было одежды, она была совершенно голая.

Хенрик открыл рот, как будто собрался что-то сказать, однако предпочел закрыть. От Реки не скрылось, что его нога дрожит больше прежнего.

— Что Аннье от тебя нужно? — спросила Река.

Хенрик неожиданно заплакал, чем сильно удивил Реку. Она знала, что нервишки у старикана ни к черту не годные и его легко вывести из себя, но, честно говоря, такой реакции она не ожидала. Он же расплакался, как женщина. По старческим щекам текли слезы, плечи сотрясались от рыданий.

— Не говори моей жене! Прошу тебя, ничего не говори моей жене!

Река встала, подошла к другому креслу и села. Значит, Хенрик боится жены.

— Аннье спит с тобой, — сказала она, повышая голос. Старик, не поднимая на нее глаз, кивнул. — А почему эта потаскуха спит с тобой, а, Хенрик?

Старик наконец отважился посмотреть ей в глаза. На его залитом слезами лице читалось смущение.

— Почему? — переспросил он, как будто Река задала какой-то глупый вопрос.

— Да, почему она трахается со стариком вроде тебя? — повторила Река свой вопрос, употребив слово, которое раньше ни за что б не осмелилась бы произнести. Отбросив нерешительность, она заговорила громко, как будто гвоздями вбивая каждое слово. — Она — девушка Йоопа. Когда он вернется, то наверняка задаст куда более неудобные вопросы, чем я. Он захочет знать, почему ты трахал его девушку.

В глаза Хенрика вернулся страх. Старик явно не в курсе, что Йооп и Аннье любовники. Река заметила это и решила сильнее на него надавить.

— Аннье наверняка нужно кое-что другое помимо твоего члена, — сказала она. — Что же именно? Зачем она приходит к тебе?

— Зачем? — снова переспросил Хенрик. Впрочем, судя по выражению его лица, он явно по наивности полагал, что Аннье спит с ним, потому что любит. Река была готова расхохотаться. Этот старый козел обманывает себя и даже не понимает, насколько он смешон.

— Что ты ей говорил?

Река пока не могла сказать, в чем, собственно, подозревает Аннье, просто чувствовала, что в поведении девушки что-то не так. Она несколько дней следила за ней, и позавчера тоже, когда Аннье без видимой причины отправилась на долгую прогулку и всего лишь купила газету, которую прочитала, сидя в кафе на Стадтхоудерскаде, после чего выбросила в уличную урну. Придется постараться и выудить что-нибудь у старика.

Хенрика наконец перестал лить слезы. Старческие рыдания стихли.

— Я ничего ей не говорил.

— Ты наверняка разговаривал с ней в постели, — заявила Река и машинально коснулась шрама на виске. — О чем вы с ней говорите в постели? Или мне рассказать обо всем твоей жене? Я могу дождаться ее и рассказать ей. — Ее голос звучал безжалостно и монотонно, как заколачиваемые в доску гвозди.

— Мы с ней не разговариваем, — медленно выдавил Хенрик.

Река встала с кресла и снова опустилась на колени. Правда, на этот раз она замахнулась и влепила Хенрику звонкую пощечину.

— Лжешь! — крикнула она и поймала себя на том, что ее голос прозвучал точно так же, как голос мамы, когда та сердилась на нее. Одного раза ей показалось мало, и она влепила вторую пощечину — тыльной стороной ладони и по другой щеке. Удары отозвались громким эхом. Хенрик вытянул перед собой руки в попытке защититься. Через секунду он снова заплакал.