Маурицио де Джованни - Кровавый приговор

А потом она познакомилась с Аттилио — после театрального спектакля, на который, как обычно, ходила одна. И в тот же колдовской вечер случайно встретилась со старухой.

Та подошла к ней, с трудом волоча ноги. Женщина приняла старуху за нищенку и попыталась пройти мимо, делая вид, что не замечает ее. Но старуха схватила ее за руку, пристально посмотрела на нее в темноте, и сбитая с толку женщина остановилась. Потом старуха без всяких предисловий сказала скрипучим голосом, который женщина после этого столько раз жадно слушала, что та несчастна, потому что у нее пустое сердце.

Это выражение: «пустое сердце»! Откуда старуха могла знать, что именно так она называла себя мысленно: женщина с пустым сердцем? Тут стремительно вмешался Аттилио. Он был такой сильный, и красивый. Он появился внезапно в портике театра и вышел оттуда под дождь. Он оттолкнул от нее старуху — не добродушно, а сердито, даже с преувеличенным возмущением. Но та перед тем, как отпустить женщину, шепнула ей свой адрес. На следующий день женщина пошла по этому адресу и с тех пор ходила туда уже раз сто, чтобы узнать, по каким улицам ей лучше ходить. Чтобы разрешать сомнения. Чтобы выбирать дорогу на перекрестках жизненных путей: оказавшись перед выбором, она всегда чувствовала себя неуверенно. Старуха стала ей необходима даже для того, чтобы дышать. Она давала старухе небольшие деньги, которые та просила, и дала бы ей в два, в три, в сто раз больше. За то, что дает тебе силы жить, надо платить.

Сейчас речь тоже шла о жизни. Женщина ждала окончательного ответа и в глубине души уже знала этот ответ. На этот раз она может почувствовать себя живой — возможно, впервые в жизни. На этот раз она сможет выбрать любовь. Она подумала о его ладонях и инстинктивно сжала ноги. Чулки тихо зашуршали, и женщине стало стыдно: она была уверена, что старуха без труда читает ее мысли. Но старуха продолжала неподвижно сидеть за своим столиком. Она выглядела усталой и больной: конечно, у нее болели кости. На женщину откуда-то пахнуло чесноком и мочой, и она медленно закрыла глаза. Искривленные болезнью пальцы старухи потянулись к жирным картам. Женщина задержала дыхание.

В квартире не было ни занавесок, ни свечей. Ничего зрелищного, кроме скромных цветов на обоях. Эти цветы на стенах были одними из первых, которые женщина заметила и которые ее удивили, когда она пришла сюда в первый раз, часто дыша из-за подъема по крутой лестнице и запаха затхлости в воздухе. Насколько она могла разглядеть, дом был простой: комната, откуда была видна маленькая кухня, закрытая дверь.

Со своей обычной удивительной быстротой старуха тасовала искривленными пальцами колоду, что-то шепча при этом. Эмма никогда не понимала, что та говорит, и не хотела этого знать. Прочитав свои загадочные слова, старуха три раза плюнула на карты. Эмма хорошо помнила отвращение, которое почувствовала, увидев в первый раз, как гадалка это делает. Ей захотелось встать и убежать отсюда, но в движениях гадалки было столько силы, что Эмма не смогла этого сделать. Капли слюны исчезли быстро: их стерли ловкие руки гадалки и сами карты, которые скользили одна по другой. Изящным движением, похожим на жест крупье, гадалка подала ей колоду, чтобы та сняла верхние карты. Эмма вздохнула, на ее ладонях выступил пот. Гадалка взяла половину карт и положила на испачканную скатерть. Остальные карты она разделила на восемь стопок и разложила их в форме креста. Потом пристально взглянула Эмме в глаза. Как всегда, Эмма одну долгую минуту словно погружалась в море нефти, а потом указала старухе на центральную стопку креста. Та молча кивнула в знак согласия. С той минуты, как Эмма вошла к ней, старуха не сказала ни слова.

И вдруг — от этого внезапного движения Эмма каждый раз едва не подскакивала на месте — гадалка ударила кулаком по указанной стопке и хрипло, как каркает ворона, выкрикнула:

— Мальчик, дай мне голос!

С балкона вспорхнули два испуганных голубя. Дети внизу на улице, до которой было три этажа, на секунду перестали кричать. Время остановилось. Женщина снова присутствовала при волшебстве, в которое верила слепо, всем сердцем. Теперь глаза старухи были закрыты. Гадалка дышала тяжело и плотно стиснула губы. Голову с пучком седых волос она втянула в плечи, руки сжала в кулаки и положила на стол. Через мгновение она расслабилась, глубоко вздохнула и взяла первую карту из выбранной стопки.

Король денег.

Филомена Руссо вышла на улицу и туже запахнула платок на шее: было холодно. В этом году зима казалась ей вечной. Ледяной ветер продувал ее насквозь, пока она запирала на ключ деревянную дверь.

Она увидела написанное мелом слово «шлюха». Проклятые! — подумала Филомена.

Инжирный переулок был тупиком и шел в глубину Испанских кварталов от середины подъема на один из склонов, занятых этими кварталами. У входа в переулок стояла часовня Вознесения Богородицы; несколько цветков говорили о надежде на милость, которая так и не была оказана. За часовней располагалась маленькая площадь, которую не было видно с улицы: пять нижних этажей, за окнами которых кипела жизнь, и над ними высокие темные окна полупустых старинных особняков. Солнечный свет проникал сюда лишь несколько часов в день, а все остальное время здесь царили полумрак и сырость.

Это маленькая страна внутри города, и она здесь иностранка.

Она держала голову опущенной и подняла воротник так, что он закрывал половину лица. Вторая половина была прикрыта платком. Старое мужское пальто, потерявшее форму от долгой носки. Башмаки на картонной подошве. Филомене приходилось старательно обходить лужи, иначе ее ноги были бы мокрыми целый день. А ноги должны были держать ее весь долгий утомительный день в магазине тканей на улице Толедо. Она быстро шла вдоль стены, глядя себе под ноги, и спиной чувствовала враждебные взгляды, следившие за ней из окон. Чувствовала ненависть.

К счастью, вечером она вернулась домой раньше сына и смогла стереть надпись. Это был мел или известь, достаточно было смыть водой. Был случай, когда какой-то мерзавец вырезал это слово ножом, и ей пришлось царапать целый час. Гаэтано спросил: «В чем дело?» — «Ни в чем, — ответила она. — Ничего не случилось. Тут не о чем и думать».

Она иронически улыбнулась под своим воротником. Это она — шлюха? Она, которую уже два года не ласкала мужская рука? Она, которая прячется от посторонних глаз. Она, у которой был только один мужчина и другого не будет никогда, потому что ее Дженнаро умер, а других рук на своем теле она бы не потерпела.

У перекрестка стоял, как бывало каждое утро, дон Луиджи Костанцо. Филомене хотелось обходить его стороной. Но когда однажды она пошла по другой улице, вечером он пришел и постучался в ее дверь. Он схватил ее за руку так, что ей стало больно, и прошипел прямо в ее испуганное лицо, чтобы она больше никогда так не делала. «Или я приду к тебе сюда, где ты живешь». Гаэтано смотрел на это из темноты, и в глазах у него был крик, но он не издал ни звука. Филомена успокоила сына взглядом: не бойся, сынок, не беспокойся, мой дорогой: больше этот негодяй сюда не придет. Он был молод, этот дон Луиджи, но говорили, что уже убил двоих человек: бандита, перед которым открывалась большая карьера в преступном мире, и будущего главу квартала. Он женат, и жена родила ему двоих детей за два года. «Тогда чего же он хочет от меня?» — думала Филомена.