Майкл Смит - Те, кто приходят из темноты

Потом они вместе подошли к кассе, и Мэдисон притворилась, будто он ее отец, и мужчина купил ей билет на деньги, которые она ему дала. А после этого он привел ее сюда, на парковку, и попытался уговорить снова сесть с ним в машину. Он сказал, что сделал то, о чем она просила, и теперь она должна быть хорошей девочкой и отблагодарить его. Он взял ее за руку.

Она по-прежнему не помнила, что произошло дальше, но когда он посмотрел на нее, прежде чем уехать, она заметила на его лице длинную царапину. Мэдисон знала, что она не села к нему в машину. Вместо этого она побежала в здание аэропорта и попыталась попасть на самолет.

Она достала из кармана билет. Мэдисон никогда не была в Сиэтле. Так почему она собралась туда сейчас? Этого она не знала. Однако чувствовала, что ей очень нужно туда попасть. Ей было плохо оттого, что она не там. Значит, придется найти — как иногда говорил кому-то по телефону папа — другое, более приемлемое решение.

Неожиданно она сообразила, что ее пальто топорщится на груди, и, засунув руку во внутренний карман, достала конверт. Пыльный. Внутри его лежали сотенные купюры. Много. Они не могли быть мамиными, потому что мама пользовалась кредитными карточками. А на дне конверта она обнаружила маленькое металлическое колечко с двумя ключами.

Мэдисон убрала конверт обратно в карман, мысленно пообещав себе подумать о нем потом. Она была умной девочкой. Все так говорили. Она обязательно во всем разберется.

А пока, стоя в гараже, она заметила неподалеку женщину, которая убирала в багажник своей машины маленький чемодан. Мэдисон остановилась неподалеку от нее.

Женщина повернулась. Она оказалась моложе ее мамы.

— Привет, — сказала она. — Тебя как зовут?

— Мэдисон. А вас?

Женщина сказала, что ее зовут Карен. Она была симпатичной и доброй, и через пару минут Мэдисон подумала, что более приемлемое решение найдено.

Когда Карен выезжала с парковки, Мэдисон сидела на пассажирском сиденье. Карен не могла решить, какой маршрут выбрать, как это нередко бывало с мамой Мэдисон, и потому, чтобы ей не мешать, она засунула руку в карман и снова достала записную книжку.

Открыв ее, она прочитала то, что шло следом за первой строчкой:

И люди посмотрели и увидели пожирающую Смерть, но они решили, что этого хотел Бог — потому что наш Бог суров и Он нас ненавидит. Они верили в то, что Смерть — это Его последнее наказание, наступающее в конце нашей короткой жизни, наполненной кровавой печалью, что Он швыряет нас на эту темную и жестокую равнину, чтобы мы спешили из холодных укрытий к жалкой еде и обратно, под бесконечным дождем, под вечным грузом знания, что когда-нибудь, когда угодно, пята, перепачканная кровью, наступит на нас и размажет по каменистой земле. Мы видим, как у нас забирают тех, кого мы любим, их косят болезни, и они гниют у нас на глазах, а мы едим, совокупляемся и мечтаем, расходуя свои жалкие жизни, потому что понимаем: нас ждет такая же судьба, наступит вечность и мы будем лежать безмолвные и слепые в темном, мягком облаке. И от страха, порождаемого этим знанием, мы спасаемся ложью, которую произносим с того самого мгновения, как учимся говорить, обещанием вечной жизни в роскошных высоких палатах рая или подземных коридорах ада.

Но слушай внимательно…

Ложь — это не совсем ложь.

Эти места действительно существуют, очень близко. Люди поняли это не сразу и начали строить планы. Некоторые. Очень немногие. Те, кто обладал волей и целеустремленностью. Самоизбранные. Те, кто узнал, что двери темниц можно открыть ночью и что мы можем рискнуть вернуться. Кто со временем понял, что они могут жить и в дневные часы, снова стать хозяевами домов.

Люди вроде нас.

Люди вроде тебя, дорогая.

— Что ты читаешь? — спросила Карен, когда с явным облегчением выехала на главную дорогу.

— Понятия не имею, — ответила Мэдисон.

Бар, в котором я сидел, был нормальным, но, на мой взгляд там было скучновато. Через некоторое время включили спортивный канал без звука и все посетители до одного уставились в телевизор. Совсем не то, что мне нравится, поэтому я перебрался в заведение, расположенное чуть дальше по улице, называвшееся «Тиллиз», не такое причесанное, к тому же здесь громко играли рок. Впрочем, это вовсе не означало, что местечко было идеальным для меня. В барах размываются социальные барьеры, что, конечно, хорошо, но, с другой стороны, плохо. Иногда одинокий человек, находящий утешение в компании незнакомых людей, погружается в согревающее, пусть и временное, ощущение себя членом племени, расположившимся вокруг общего костра. И тогда каждая особь кажется важной, а тот, кого ты любишь, вдруг начинает невыносимо раздражать, зато абсолютно чужие люди становятся лучшими друзьями. В результате ты заводишь разговоры, которые, скорее всего, заводить не стоило. По крайней мере, так происходит со мной. Я заговорил с одним из посетителей, но беседа не слишком клеилась. Под глазами у него залегли темные круги, прическа давно мечтала о парикмахерской, а куртка хоть и была приличной, но выглядела так, словно он купил ее в лучшие времена, а теперь носил с видом интеллигента, ограниченного в средствах, из тех, что проводят зимние вечера на скамейках в ухоженных парках.

— Джек Уолен, — повторил я, наклонившись вперед, чтобы он лучше меня слышал. — Наверное, вам придется ее заказать в книжном или в интернет-магазине, где-нибудь она есть.

Мое заявление, похоже, не произвело на него никакого впечатления. Более того, у него сделался такой вид, будто я выставил себя еще большим придурком, чем до этого. Очевидно, он плохо меня слышал. Или не понял. По его глазам я видел, что он набрался не меньше моего. Иными словами, вполне прилично. Я открыл было рот, чтобы уже плотно на него наехать, но тут заметил выражение его глаз, и оно заставило меня промолчать. Я увидел не презрение, а нечто похожее на скучную ненависть.

У меня за спиной послышался какой-то звук, и я обернулся.

Тип в светло-сером костюме вошел в туалет, на ходу расстегивая молнию штанов. Он едва успел добраться до писсуара, прежде чем выпустить мощную струю.

— Ого! — завопил он и, ухмыляясь, повернулся ко мне, видимо, очень гордый своим мастерством.

— Да, — согласился я с ним.

Собственная реакция показалась мне несколько слабоватой, но не знаю, что еще я мог сказать. Я вытер руки о собственные штаны и вывалился из туалета, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

Музыка в баре показалась мне какой-то глупой и старой, а в помещении стало светлее, чем было раньше. Да, разумеется, я в некотором роде знал, что был в туалете и разговаривал со своим отражением в зеркале, висевшем над раковинами. Такое уже и раньше случалось, когда я напивался. Я посмотрел на свое лицо, и на мгновение оно показалось мне лицом совершенно незнакомого мне человека. Поначалу разговоры с самим собой — это забавно, но потом они повторяются чуть ли не каждый раз, как напьешься, и это уже не весело. Вот и сейчас на одну секунду я действительно забыл, что разговариваю с самим собой. Ничего хорошего. Особенно если учесть, что еще только восемь вечера и я не собирался в ближайшее время домой.