Питер Страуб - Коко

Почему покончил с собой Хол Эстергаз?

Потому что не мог вынести того, что только начинал узнавать.

Тебя уносит туда воображение?

Если оно достаточно хорошее.

Ты ужаснулся, увидев девушку?

Я благословил ее появление.

Как только взлетит самолет, Коко станет человеком в движении. Коко точно знал: каждое путешествие – путешествие в вечность. До земли тридцать тысяч футов, часы нужно то и дело переводить назад, свет и тьма несколько раз в течение полета сменяют друг друга.

Когда совсем стемнеет, думал Коко, можно поближе придвинуться к маленькому окошку, и, если ты уже готов, если душа твоя уже наполовину принадлежит бесконечности, ты сможешь увидеть серое клыкастое лицо Бога, плывущее к тебе из черноты.

Коко улыбнулся, и хорошенькая стюардесса улыбнулась ему в ответ. Она наклонилась к Коко вместе с подносом.

– Что вы предпочитаете по утрам, сэр? Апельсиновый сок или шампанское?

Коко покачал головой.

Земля присасывала к себе самолет, пытаясь проникнуть сквозь него и всосать Коко в свои недра. Несчастной земле нравится все вечное, а все любят и жалеют землю.

– В полете будут показывать кино?

– “Никогда не говори “никогда”, – через плечо ответила стюардесса. – Новый фильм про Джеймса Бонда.

– Прекрасно, – ответил Коко, улыбаясь про себя. – Сам-то я никогда не говорю “никогда”.

Стюардесса рассмеялась явно из чувства профессионального долга и продолжила свой путь.

Салон заполняли пассажиры. Они рассаживались по рядам, пытаясь пристроить куда-то чемоданы, сумки, корзинки, книжки. Прямо перед Коко уселись два китайских бизнесмена, которые открыли свои дипломаты, едва успев коснуться сидений.

Стюардесса – блондинка средних лет в синей форменной куртке – наклонилась к Коко с дежурной улыбкой на лице.

– Как нам называть вас, сэр? – Она поднесла к его глазам визитную карточку пассажира, которую хотела заполнить. Коко медленно опустил газету. – Итак, вы?.. – Женщина смотрела на него в ожидании ответа.

“Как нам называть вас, сэр?” Дахау, я буду называть тебя Леди Дахау.

– Почему бы вам не называть меня Бобби? – ответил он.

– Что ж, так я и сделаю. – Стюардесса нацарапала “Бобби” в графе карточки, которая была помечена “4Б”.

У Роберто Ортиза обнаружились не только паспорта, но и полный карман карточек и удостоверений, а также шестьсот американских и триста сингапурских долларов. В кармане блейзера находился ключ от номера в “Шангри-Ла” – где еще мог останавливаться молодой честолюбивый американец?

В сумочке мисс Баландран лежали фотоаппарат, тюбик противозачаточной мази, небольшой пластиковый футлярчик с пастой “Дарки” и зубной щеткой, чистая пара трусиков и нераспечатанная пачка колготок, бутылочка блеска для губ с кисточкой, тюбик туши для ресниц, кисточка для румян, обрезанная на три четверти пластиковая трубочка, потрепанный роман Барбары Картленд в мягкой обложке, пудра, с полдюжины таблеток “валиума”, рассыпанных по всей сумке, множество мятых бумажных салфеток, несколько связок с ключами и кипа счетов общей суммой на четыреста пятьдесят три сингапурских доллара. Коко рассовал по карманам деньги, остальное швырнул на пол в ванной.

Умывшись и вымыв руки, он взял такси до “Шангри-Ла”.

В Нью-Йорке Роберто Ортиз жил на Вест Энд-авеню. Эй вы, на Вест Энд-авеню, чувствуете ли вы, как высшие силы жаждет, чтобы свершилась наконец справедливость? Ангелы слетают на Вест Энд-авеню, и их белые одежды развеваются на ветру.

Когда Коко вышел из “Шангри-Ла”, на нем были две пары брюк, две рубашки, хлопчатобумажный свитер и твидовый пиджак. В большом пакете, который он нес в левой руке, лежали еще три рубашки, два свернутых костюма и пара превосходных черных туфель.

Таксист вез Коко по усыпанной листьями Гров-роуд на Орчад-роуд и дальше – на небольшую улочку сбоку от Бахру-роуд к некоему пустующему строению, и всю дорогу он представлял, что стоит в открытой машине, едущей вниз по Пятой авеню. Путь Коко, едущего по Нью-Йорку в компании всех земных богов. Дорогу его усыпает серпантином и конфетти толпа, собравшаяся поприветствовать кортеж.

Биверс и Пул, и Пумо, и Андерхилл, и татуированный Тиано, и Питерс, и драгоценный Спэнки Б., и остальные. Все боги земли – кто сможет пережить их приход на эту землю? Для узревших их тьма навсегда покроет все вокруг. Юрист Тед Банди, Жуан Корона, который работал в полях, и тот парень, что в Чикаго переодевался клоуном, Джон Уэйн Гейси и сын Сэма, Уэйн Уильямс из Атланты, Зебра-убийца, те, кто оставлял свои жертвы на холмах и в долинах, и тот низенький паренек из фильма “Риллингтон Плейс, 10”, а также Лукас, наверное, самый крутой из них. Рыцари Силы Небесной, наконец-то настал их день. Те, кто жил рядом с остальными и кого никак не могли поймать, но для этого приходилось притворяться, демонстрировать миру свое второе лицо, жить скромно, переезжать из города в город, аккуратно платить по счетам, хранить глубоко в себе все свои секреты.

Очищающий огонь.

Коко проползает в дом через окошко подвала и видит отца, лицо его неподвижно и угрюмо.

Идиот чертов, — говорит отец. – Много на себя берешь, воображая, что они устроят парад в честь такого дерьма, как ты. Ни одна часть животного не должна пропасть даром.

Коко раскладывает по полу деньги, старик улыбается и произносит:

Ничто не заменит хорошего масла.

Коко закрывает глаза и видит стадо слонов, величаво проплывающих мимо и кивающих ему с молчаливым, угрюмым одобрением.

Коко положил на развернутый спальный мешок паспорта Роберто Ортиза, достал пять карт со слоном и разложил их так, чтобы можно было прочитать имена. Затем он залез в коробку с газетными врезками и достал оттуда номер американского журнала “Нью-Йорк”, который взял в вестибюле отеля через два дня после парада в честь возвращения заложников. Под заголовком огненно-красными буквами было написано “Десять новых “горячих точек”.

Я-Тук, Хью, Да-Нанг – вот они горячие точки. И Сайгон. И в журнале тоже новые “горячие точки”. И тоже “Сайгон”. Журнал автоматически открылся на нужной картинке и статье (“Здесь ел мэр”).

Коко в своем новом костюме растянулся на полу и стал пристально всматриваться в картинку.

Люди сидели за столиками под пальмовыми ветвями на фоне белых стен. Официанты-вьетнамцы в белых рубашках сновали туда-сюда между столиками так быстро, что на фотографии на их месте получились лишь размытые белые пятна. Коко слышны были громкие голоса, звяканье о фарфор ножей и вилок. Хлопали пробки. На переднем плане стоял, облокотившись на стойку бара, Тино Пумо и скалился в объектив – Пумо-Пума наклонился вдруг к Коко со страницы журнала и заговорил с ним голосом, который выделялся на фоне ресторанного шума, как соло саксофона выделяется на фоне большого оркестра. Пумо сказал: