Питер Страуб - Коко

Голос Тима Андерхилла до сих пор звучал в ушах Майкла. Ему казалось, что он шагает в такт предложениям, которые произносит этот голос.

Андерхилл был удивительным человеком. Он был удивительным человеком с ужасной жизнью, удивительным человеком с ужасными привычками. Он был ужасен и он был удивителен (Майкл выпил за последние семь часов гораздо больше, чем обычно позволял себе, но алкоголь только согрел и расслабил его). Пул понимал, что он тронут, потрясен и в каком-то смысле испуган своим старым товарищем, точнее, тем, что пришлось пережить Андерхиллу, чем он рискнул и что преодолел. Но больше того, Андерхилл убедил его. Было ясно как Божий день, что Тим не мог быть Коко. Весь их разговор подтвердил то, что почувствовал Пул при первых же словах Андерхилла на террасе.

Куда бы не забросила его жизнь, Тим никогда не забывал о Коко. Размышляя над тем всплеском ненависти и мести, он не просто сделал Гарри Биверса героем одного из своих романов, он постарался показать всю мелочность и убогость методов Биверса. Пул брел на север по улицам, полным спешащих куда-то равнодушных друг к другу людей, и чувствовал, как сильно подействовал на него разговор с Андерхиллом. Восемь часов назад доктор Пул пересек шаткий мостик и почувствовал себя на грани новой жизни, нового отношения к своей работе, к браку, даже к смерти. Как будто он впервые взглянул на смерть с должным уважением, достаточным для того, чтобы постичь ее. Он стоял и смотрел на смерть, и все чувства его были обострены, совсем не как у врача. Страх, ужас – они были совершенно необходимыми, моменты просветления, понимания неизменно проходили оставляя после себя лишь воспоминания, но Пул помнил резкий соленый привкус соприкосновения с реальностью и то унижение которое испытывал перед этим. Что убедило его в невиновности Андерхилла, так это то, что тот в каком-то смысле, в течение многих лет, от книги к книге пытался перейти точно такой же ручей судорожно цепляясь за перила. И чувства его все время были обострены. Он приложил все силы, чтобы взлететь, подняться над всем этим. И Коко дал ему крылья.

Андерхилл пролетел, сколько мог, и если и потерпел катастрофу что ж, полеты часто заканчиваются не слишком мягкой посадкой.

Алкоголь, наркотики – все это было не для того, чтобы продлить полет, как решил бы Гарри Биверс и люди вроде него, а чтобы окончательно разрушить человека, который дошел до своего предела, но которому по-прежнему этого мало. Андерхилл зашел гораздо дальше Пула, у которого все еще была его память, его любовь к Стаси Тэлбот, служившая своеобразной оболочкой той, старой любви к Робби; Андерхилл же покорил собственное воображение, и воображение стало для него всем. Все это постепенно прояснилось для Майкла на террасах, в шумном огромном зале китайского ресторана и, наконец, в квартире Андерхилла. Андерхилл рассказывал свою жизнь, не соблюдая никакой последовательности, и перипетии его истории периодически отвлекали Майкла от мыслей о Коко. Жизнь Андерхилла была сплошной цепью лавин и обвалов, но в данный момент он жил тихо и спокойно и надеялся вскоре вновь приняться за работу.

– Это как заново учиться ходить, – сказал он Пулу. – Я спотыкаюсь, падаю, опять встаю. В течение восьми месяцев дела шли так, что я считал большой удачей, если удавалось написать хотя бы абзац после шести часов работы.

Он написал довольно странный роман под названием “Голубая роза”, затем не менее странный – “Можжевеловое дерево”. Теперь Тим записывает диалоги с самим собой – своеобразная игра в вопросы и ответы и собирается начинать новую книгу. Дважды за свою жизнь Андерхилл видел девочку, бежавшую навстречу ему с окровавленным лицом и руками, издавая неземные звуки – девочка была частью ответа на мучившие его вопросы, как казалось Андерхиллу: она возвещала близость вечности. Коко был для Тима способом возвращаться в пещеру Я-Тук, как и видение девочки, в панике бегущей по городским улицам, как и все, что он написал.

Гораздо хуже, по мнению Андерхилла, было то, что Коко, по всей вероятности, был Виктор Спитални, этот подонок из подонков.

– Я все рассчитал, – сказал Тим Майклу в “Золотом Драконе”. – Одно из убийств Коко совершил ты, одно я, и еще одно, я думаю, Конор Линклейтер...

– Да, – подтвердил Майкл. – Ты прав. Одно он, одно я.

– Думаешь, по тебе это было не видно? – сказал Андерхилл. – Ты не злодей по натуре, Майкл. Словом, методом исключения я вывел, что это мог быть только Виктор Спитални. Если только не ты и не Денглер, но и то, и другое казалось и кажется мне одинаково невозможным.

– Я прилетел в Бангкок, чтобы разузнать как можно больше о последних днях Денглера. Думал, что, может быть, это поможет мне опять начать писать. А потом, друг мой, все пошло черт знает как. Начали умирать журналисты, как заметили вы с Биверсом.

– Что значит – журналисты? – с искренним недоумением спросил Майкл.

Андерхилл удивленно смотрел на друга несколько секунд, затем громко рассмеялся.

Дойдя до очередного перекрестка, Пул постоял немного, вдыхая душный ночной воздух. Воспользовавшись несколькими занюханными библиотеками и книжными магазинами Бангкока, Андерхилл обнаружил то, что не удалось обнаружить Гарри Биверсу и всем его помощникам. Пула ошеломило сообщение о том, что Биверс проглядел-таки связь между новыми жертвами Коко.

Потому что связь эта означала, что все они были в опасности. Андерхилл был уверен, что Спитални преследует его. И в Сингапуре, и в Бангкоке.

У Тима все время было такое чувство, будто за ним следят, идут по пятам. В “Золотом Драконе” он сказал Майклу:

– Через несколько недель после того, как обнаружили трупы, я вышел на улицу и почувствовал, как что-то действительно очень плохое, но имеющее ко мне самое прямое отношение, прячется где-то рядом и наблюдает за мной. Будто у меня был больной, непутевый брат, который вернулся домой после долгого отсутствия и собирается превратить мою жизнь в ад, прежде чем уехать обратно. Я обернулся, но не увидел никого, кроме торговцев цветами, а когда вышел на улицу, ощущение, что за мной следят, и вовсе исчезло.

Затем в своем перевернутом вверх дном жилище с масками демонов на стенах Андерхилл сказал Майклу:

– Помнишь, я говорил тебе о чувстве, будто за мной следят, будто что-то вернулось ко мне из прошлого. Так вот, я думаю, это был Спитални. Но ничего не случилось. Он будто растворился. Затем, через несколько дней после того, как здесь убили французов, то же чувство посетило меня на Фэт Понг-роуд. На этот раз чувство было гораздо сильнее. Я знал, что за мной кто-то идет. Я обернулся, почти уверенный, что увижу преследователя прямо позади себя. Но его не было ни позади меня, ни позади людей, следовавших за мной. Его нигде не было видно. Но все же я увидел нечто весьма странное. Это трудно объяснить словами, даже мне, но ощущение было такое, будто от меня вниз по улице удаляется что-то похожее на расплывчатую серую тень, искусно лавируя между прохожими, – нет, даже не лавируя – танцуя за спинами прохожих и ухмыляясь в мою сторону. Что-то мелькнуло и исчезло. Меня чуть не вырвало.