Сергей Анисимов - Кома

– В час дня очередной клинический разбор. Будет главный эндокринолог Петербурга и кто-то ещё. Не знаю, все ли поместятся, но лучше придите, конечно.

Свердлова опять покачала причёской и негромко мыкнула себе под нос, перелистывая тощую «историю» одного из вновь поступивших.

– Так… Ульяна, возьмёшь очередной диабет. И второй тоже. Знаю, что устала с дежурства, но ничего. Игнат – сорокалетний мужчина, диагноз неясен. Ночью поставили обострение хронического панкреатита под вопросом, но анализы ещё не назначили. Делай.

Игнат кивнул, принимая желтоватую бумажную склейку, и Николай мысленно пожелал ему удачи.

– Ольга, щитовидка. Саша, ничего сегодня. Твой Толбухин тяжелеет, посмотрим вместе часов в одиннадцать, – доцент посмотрела на часы, – И не затягивай с рентгеном, тормоши их. Коля, – она повернулась к самому Николаю, – Тебе сегодня вообще повезло. Больная по фамилии Январь, 71 года, лихорадка неясной этиологии^. Отягощена и по сердцу, и по неврологии. И ещё одна женщина, 54, диагноз тоже неясен. Работай.

Мысленно вздрогнув, как это всегда случалось с ним в подобный момент, Николай принял обе истории болезни, плоские, но уже слегка растрёпанные, украшенные по верху титульных листов прямоугольными штампами «Педикулёз – ». Ну что ж. На то она и работа.

Казалось, что этот день не несёт в себе ничего необычного. С августа прошлого года, когда началась его учёба и работа в качестве интерна (две трети которой проходили в пределах этого самого отделения) таких дней у дипломированного врача Николая Ляхина было вполне достаточно, чтобы привыкнуть. Двое новых больных – последствие прошедшего «скорого дня», когда отделение заполнили до лимита койко-мест. Несколько «старых», уже хорошо знакомых и понятных. Чуть больше чем нужно, чтобы работать без напряжения, но так и должно быть. На кафедре и на отделении Николая, пожалуй, ценили, – как ценят в терапии почти каждого мужчину. Слишком мало в большинстве случаев получают терапевты, чтобы врач-мужчина мог позволить себе, скажем, завести семью в первые десять лет после вынуска. Но разнообразных халтур, даже не всегда связанных с медициной, у Николая хватало. Только это, в дополнение к статусу одиночки и жизни с родителями, которые всегда накормят, позволяло ему думать о деньгах меньше, чем многим другим. Помимо собственно вторичных половых признаков в терапии у мужчин ценили цепкость и развитое ассоциативное мышление, которые ему тоже повезло иметь. Проявлять подобные качества Николай по понятным причинам стремился в объёме, слегка превосходящем то, что существовало на самом деле, поэтому в глубине души осознавал, что его переоценивают. Но тут уж ничего не поделаешь – иначе не выжить. В бесплатную интернатуру повезло попасть не каждому, но здесь сыграла роль именно кафедра, на которой врачей-мужчин всегда не хватало, да и просто везение, конечно.

На ходу читая немногочисленные записи в «историях» своих новых больных, Николай прошёл по ломаной цепочке полутёмных коридоров, едва не споткнувшись на кафельной лифтовой площадке об сунувшегося под ноги серого больничного кота. Больная Январь, семидесяти одного года, оказалась в палате номер 6, одной из крайних в коридоре, формирующем длинную палочку сложной, украшенной хвостиками и апострофами буквы «Т» на карте пожарной эвакуации отделения. Задержавшись у окна прямо напротив входа в палату, он внимательно дочитал всё то, что Ульяна написала в выдавшуюся спокойной ночь своего дежурства. Сто девяносто рублей получает за ночное дежурство больничный ординатор, и за расписание среди них всегда идёт невидимая глазу схватка, – в то время как интерны воспринимают два дежурства в месяц просто как часть учёбы. Ульяне повезло сегодня не только со спокойной, хотя и пришедшейся на «скорый день» ночью, но и с ординатором, которая не дала её в обиду. Если не считать отдельных тараканов, отношения среди молодёжи на отделении были вполне тёплые и научиться здесь можно было такому, о чем не пишут ни в одном учебнике, – а это именно то, что требуется в их возрасте. Самому Николаю следующее дежурство предстояло через день: в ночь с пятницы на субботу, и тоже на приём «скорых» больных, куда всё же старались ставить преимущественно мужчин. Размышляя о том, не отразится ли на расписании дежурств всё обсуждавшееся утром, и в какую сторону это расписание может перекосить, он дочитал последние строчки пунктирного анамнеза, и коротко стукнул в дверь. Это почему-то было общепринятым: постучаться, и войти не дожидаясь, разумеется, разрешения.

– День добрый!

Уверенно пройдя в палату, Николай определил новое лицо из повернувшихся к нему шести пожилых и старых женских лиц. Больная Январь, Екатерина Егоровна. Хорошее имя.

Женщины нестройно поздоровались, более-менее приветливо. В палате ощутимо пахло болезнями, пенициллином и залитой маслом рисовой кашей. Кроме того, густо пахло хлоркой, запах которой он принёс из коридора -санитарки отчаянно драили расположенный совсем рядом туалет.

– Здравствуйте, Екатерина Егоровна.

Николай присел на вытертую десятками врачебных ягодиц табуретку у постели новой больной и старушка скосила глаза на ламинированную карточку на его груди. «Ляхин Николай Олегович. Врач-Интерн».

– Зовут меня Николай Олегович, я буду Вашим лечащим врачом.

– Очень приятно, – надтреснутым голосом отозвалась женщина, и Николай удивился, что её голос, несмотря на тембр, показался ему молодым. Это не вязалось с высохшей фигурой и заострившимися чертами лица, в морщинах и тёмных крапинках старой кожи. Результат лихорадки?

Рассказывая больной о том, что вместе с ним её будет наблюдать и старший врач – аж сама доцент Алина Аркадьевна Свердлова, он потрогал лоб приподнявшейся на подушке женщины тыльной стороной ладони. Температура, конечно, есть, но не слишком высокая, где-то 37 с половиной. Хотя такое хуже всего переносится, тем более в таком возрасте…

Следуя ставшему за несколько лет привычным списку и кивая, Николай записывал ответы Екатерины Егоровны на те вопросы, которые не были ей заданы ночью. Местом рождения у больной был записан посёлок Гыда, – как зачем-то сказала сама Екатерина Егоровна, и как послушно записала покладистая Ульяна, – «Коми АССР». Может оттуда такая странная фамилия? Детство, нормальные детские болезни без особых осложнений. Семь классов, ремесленное училище в Салехарде, – «Да, девочек тоже брали, а как же…», работа сварщиком. «Интересно она сказала, – подумал Николай, – Не сварщицей, а сварщиком. Привычка?». Сначала там же, потом переехала в Ленинград, с мужем, работали вместе на заводе №189, это теперь Балтийский. Муж умер уже четыре года назад…