Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]

Налети сейчас пароход на скалу — и никаких проблем, подумал я. Ни полицейских тебе, ни подозреваемой, ни трупа… и настоящий преступник остался бы на свободе.

Франциска под конвоем Степановича пошла наверх. Я допил кофе и отправился вслед за ними. На палубе Степанович затеял разговор с морским офицером. Метрах в двух от них, укрывшись от ветра за палубной надстройкой, курила Франциска. Я молча встал рядом с ней. Она даже не пошевелилась. Степанович деликатно повернулся к нам спиной. Я достал из кармана акулий зуб.

— Ты забыла его, — сказал я и протянул его на ладони.

Она не реагировала.

— Я еду в Гамбург, — продолжал я, — и не успокоюсь, пока не выясню все до конца. Пожалуйста, возьми акулий зуб, Франциска! Он принесет счастье! И верь мне, хорошо?

Она выбросила сигарету за борт, секунд пять пристально смотрела мне в глаза, потом взяла талисман, поглядела на него и положила в карман, не сказав ни единого слова.

Четыре или пять часов из тринадцати я проспал в шезлонге на палубе. Пароход наш шел вдоль Далматинского побережья. В Сплите действующие лица этой трагикомедии сошли на берег: Франциска — бледная, под глазами круги, Степанович и второй полицейский. Следом отправился гроб с останками фрау Цирот.

Я не стал прощаться, поскольку у меня и без того стоял ком в горле. Нет более жалкого зрелища, чем мужчина, по лицу которого заметно, что он пытается сдержать слезы. Неважно какие — слезы ярости, разочарования или собственного бессилия.

Итак, уклонившись от прощания, я принял двойную порцию сливовицы, чтобы умиротворить свою мятущуюся душу, уселся на палубе с подветренной стороны и безмятежно проспал до того мига, когда стюард в белоснежном кителе ударил в медный гонг, возвещая время обеда. За столом я завел беседу с загорелой дочерна дамой, которая родом из Гольштейна. Впрочем, о ней у меня остались очень смутные воспоминания, равно как и о самом себе. Я с одинаковым успехом был способен рассуждать о переселении душ и о рецептах приготовления капусты, совершенно не вникая в смысл разговора, так же как есть, не разбирая, что ем — котлету или манную кашу. Время после обеда я скоротал в баре, поскольку зарядил дождь. Сидя там, попросил кельнера принести клочок бумаги и принялся механически писать на нем имена: Ладике, Цирот, Янсен; написав, обводил кружками, помечал звездочками, соединял линиями. Так и сяк прикидывал разные варианты с разными партнерами, изображать которых должны были бокалы из-под вина, пивные кружки, кофейные чашечки и даже пепельница. Смуглянка из Гольштейна пыталась было меня разговорить, но я обратил ее в бегство, ответив на ее вопрос о моей профессии: «Санитар в морге».

Вечером мы прибыли в Риеку. Два часа до отправления поезда я слонялся по центру города, глядел на ветхие серые дома и пришел к выводу, что солдат в этом городе больше, чем мирных жителей. Осмотрел двухэтажную церковь, на первом этаже которой пахло плесенью, а на втором, где священнодействовали тщедушные монахи, было очень красиво. У маленького, славного, замурзанного мальчугана с большими карими глазами я купил фигурку ослика размером с ладонь за весьма значительную сумму. Я не знал, зачем мне этот ослик, но сияющее лицо мальчика обрадовало меня, и я погладил его по голове, чем изумил несказанно. Он даже испугался и, открыв рот, уставился на меня.

Спальный вагон был, к счастью, почти пуст. Я дал чаевые проводнику, и мне досталось нижнее место в купе, где, кроме меня, ехала всего одна супружеская пара. Но муж, доктор философии, германист и историк, вполне компенсировал отсутствие еще трех пассажиров, непрерывно приставая ко мне со своими познаниями, а чтобы я лучше проникся, воздевал при этом указательный палец. Жена, привычная к этому, смиренно поддакивала: «Да, Клаус-Дитер», «Конечно, Клаус-Дитер», «Да что ты, Клаус-Дитер!»

Я был не в состоянии что-либо воспринимать, но по старой школьной привычке сделал заинтересованное лицо. А мысли мои, словно кони на карусели, так и кружились вокруг Франциски. Я сразу заснул и спал беспробудным сном. Умение спать беспробудным сном — одна из выдающихся черт моей личности.

В Вюрцбурге я проснулся. С верхней полки поступила информация, что в VII веке здесь был центр герцогства, основанного одним из Меровингов.

— Да что ты, Клаус-Дитер! — донеслось с полки напротив.

Только через шесть часов я избавился от столь интенсивного курса истории, который продолжался до самой Альтоны.

Приехав, я зашел в кафе, где обычно обедаю, и заказал что-нибудь северогерманское и большую кружку пива.

— Здравствуйте, господин Клипп, — сказал кельнер и, увидев мой чемодан, спросил:

— Куда-то уезжаете?

— Нет, — ответил я, — только что приехал.

— Ну, значит, это было недолгое путешествие, — заключил он. — Ведь вы были у нас всего несколько дней назад.

— Да, — ответил я, — недолгое…

Хотя мне показалось, что я не был здесь уже года два.

Еда была так себе, пиво — хорошее, а шнапс — тут я истинный патриот — лучше всех крепких напитков Далматин, вместе взятых. Я ел и ощущал себя каким-нибудь командированным, который возвращается к себе на мыловаренный завод и готовится сказать шефу: «Никаких результатов». С той лишь разницей, что при одной мысли о предмете моей безуспешной деятельности у меня начинало чаще биться сердце.

Мне повезло, если везением можно считать временную отсрочку неприятностей. Шефа не было на месте — какое-то очередное заседание. Деловитая фрау Кибиц, на лице которой было написано жгучее любопытство, так и не удовлетворенное мной, отправила меня к заму.

Это был маленький, толстый человек, всегда выбритый до синевы, с голосом, напоминающим скрежет глиняного горшка по каменному подоконнику.

— Ну, Клипп, — проскрипел он, едва выслушав мой доклад, — сыграли в жмурки? Выходит, красные коллеги увели птичку прямо у вас из-под носа? Я слыхал, вы оставили эту особу одну именно тогда, когда она совершила убийство, хотя все остальное время не оставляли ее ни на миг — ни днем, ни ночью.

Был бы он не заместителем шефа, а, к примеру, управляющим отеля, давно получил бы по физиономии. А так приходилось молчать, не сводя глаз с колец сигарного дыма, которые, увеличиваясь в размерах, постепенно расплывались в воздухе.

— Но хотя бы признания от Янсен вы добились? Я имею в виду — относительно убийства Ладике?

— Нет! — ответил я.

— А каково ваше впечатление от этой особы?

— Хорошее, — сказал я. — Она — хорошо воспитанная, умная девушка. Даже если допустить, что у нее были причины для убийства Ладике и Цирот, я не верю, что она это сделала. Она такая… такая…

— Не увлекайтесь, Клипп! — проскрипел заместитель шефа. — Вчера шеф, как только пришел, сразу распорядился, чтобы это дело осталось за вами, когда вы вернетесь. Мне это показалось не особенно понятным после того доклада…