Тодд Лерой - Жаклин Врана

Она ни разу ею не воспользовалась. К чужому она любила прикасаться еще меньше, чем когда трогали ее собственность. Для этих денег она открыла специальный счет. Часть отправила на благотворительность, в суть которой не особо вникала, последовав совету одного из сотрудников. Она не скрывала личную жизнь, потому что ее просто не существовало. Если бы Жаклин была знакома с художественной литературой хотя бы косвенно, то могла заподозрить какого-нибудь спасенного ею каторжника, внезапно разбогатевшего в последние годы. Но за всю жизнь она не прочла ни единой книги, которая бы не касалась вычислительных технологий и криминалистики. К тому же среди людей, которых она спасала, каторжники не встречались.

Жаклин вынула резинку из кармана и перетянула ею стопку незаслуженно полученных денег. Она не знала точной суммы и считать не собиралась. Чужое – это чужое, а чужакам в ее жизни места нет.

На столе в ее отделе стоял большой календарь с пометками праздников Швеции. Праздновала она редко, но ее питомец на торжестве настаивал. Девушка уже слышала его стук в окно балкона и вернулась в коридор, чтобы бросить на стол мертвого кролика.

Она присвистнула, и ворон влетел на кухню из ее комнаты.

– День Мартина, – сказал он голосом электронного динамика.

– Знаю, – кивнула на мертвечину Жаклин. – Приятного аппетита.

– Гусь жаренный, – продолжал он, впиваясь в шею кролика.

Он был втрое больше павшего животного и все же не мог переварить его полностью, поэтому остановился на половине.

– Ничего не знаю, – пригрозила девушка. – Завтра есть не будешь.

Ворон тряхнул головой и лениво доел остатки.

– Гусь жаренный, – повторил он, раскрывая кровавую пасть. – Филлипики.

Жаклин подняла пакет с пола в коридоре и вынула небольшой искусственный венок.

– Вот и у нас Филиппики, доволен?

Птица кивнула и угнездилась на столе, сложив крылья.

– Что еще скажешь? – посмотрела на него прямым взглядом она.

Ванко отвернулся, но долго выдержать на себе ее взгляд не смог. Собрал обглоданный скелет, слетел со стола и поплелся в комнату на лапах.

Она уже не помнила праздника без этой птицы. Без людей – сколько угодно. У нее не было близкой связи ни с кем. Даже с матерью. Мужчины редко обращали на нее внимание, потому что видели в ней скорее женственного мужчину, чем мужиковатую женщину.

Темные зрачки на бледном лице выглядели почти пугающе. Некоторые полагали, что и одежду она покупает в мужском отделе. На самом деле нередко так и было. Жаклин не обращала внимания на то, что говорили вывески, знаки и прочие обозначения. Брала то, что нравилось и то, в чем было удобно, как только рвалось предыдущее, и пробивала на кассе, не снимая. У нее был слишком низкий для женского голос. Некоторые продавщицы принимали ее за мужчину соблюдающего моду на худобу и даже заглядывались на нее. Жаклин же в чувствах окружающих не разбиралась. Она вообще не умела читать мимику других. Синдром Аспергера у Жаклин диагностировали еще в пятнадцать. Девочка выражалась чересчур открыто. Предпочитала не сплетничать за спиной и оскорбляла без каких-либо изменений в лице. Например, когда одна из сотрудниц пожаловалась на узость дверного проема, выразила общую мысль беззастенчиво спокойно:

– По-моему, это вы слишком широкая. Остальные в нее проходят беспрепятственно.

Она всегда говорила прямо. При этом подтекст никогда не использовала и переносную речь не понимала.

О результатах теста психолог не сообщила. Зато с тех пор за девочкой укрепилась кличка Ганс в честь педиатра, давшего имя одноименному синдрому. Хотя многие черты позволяли усомниться в поставленном диагнозе. Она умела обращаться с печатным словом и говорила несколько манерно, используя довольно богатую мимику и жестикуляцию.

Некоторые сотрудники требовали ее увольнения, но увольнять ее никто не собирался. Свою работу она выполняла отменно. В полиции она проработала ровно половину своей недолгой жизни, а именно четырнадцать лет. Совсем юную ее привел Отто Нильс, офицер полиции. Как он ее встретил и зачем оставил в конторе, никому не известно. Некоторые утверждали, что это его внебрачная дочь либо племянница, потерявшая родителей. Но до правды так никому добраться не удалось. Девочка сбежала из дома, и никто ее не хватился, а посему Отто решил, что и заявку подавать не стоит. Видимо, ушла она не просто так и не по своей вине. Какой родитель не возьмется на поиски дочери?

Она путалась и даже имени не могла собственного вспомнить. Сначала назвалась Метте, но тут же дернула головой и поправила на Жаклин. На самом же деле у нее было двойное имя Жаклин – Метте. Первое дала ей мать, второе – отец. Они спорили на протяжении всей жизни, поэтому не могли остановиться на общем и каждый называл по-своему.

С ее сестрой таких проблем не возникло. Может, потому что устали от спора и на вторую сил пререкаться уже не хватило. Младшую назвали Софией и родилась она часом позже. Они были настоящими близнецами. Однако с каждым годом становились все менее похожими друг на друга.

София – утонченная и женственная, хрупкая и любвеобильная. Никаких синдромов ей никогда не ставили. В отличии он старшей сестры она умела подчеркивать красоту. После развода родителей Жаклин воспитывал отец, Софию – мать. И все же они не имели ничего общего еще до их разрыва. София укладывала кукол на ночь, а Жаклин высчитывала корни с помощью кубиков.

Все было предрешено, еще когда отец девочек поднял руку на беременную мать. С первым криком, первым жестом и ее слезами, не умением наладить семейный уют было ясно, что брак не выдержит. Рано или поздно он бы все равно раскрошится и собрать бы его не смог даже самый профессиональный семейный психолог. Впрочем, на тех отец тратиться не собирался.

Мать вытерпела мужа еще шесть лет и подала на развод. Права на опеку остались за ней, но муж согласился разорвать узы при условии, что за ним останется негласное право попечительства над одной из дочерей. В результате Жаклин переехала с ним в Норвегию, а София с матерью остались в Исландии. Первая сбежала из дома в четырнадцать, вторая – только в двадцать два, и то на деньги матери. Сестры встречались несколько раз в год на севере. Теперь, когда одна снимала скудную квартиру в Швеции, а вторая приобрела дом в Дании, виделись и созванивались они чаще, но неизменно по инициативе Софи.

Жаклин пользовалась только сотовым, поэтому на странный сигнал домашнего не отреагировала. Его она не хотела ставить вовсе. Обязал муниципалитет. После трех сигналов продолжительностью в двадцать секунд она опомнилась и пошла в комнату, такую же грязную и без излишеств. В том, что беспокоил ее незнакомец, девушка сильно сомневалась. Ее номер знала только сестра.

Читать дальше