Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть

И в этот момент до ее сознания дошел ревун. Он разломал все секундные ощущения, он вошел под кожу раньше, чем шприц, он своротил все задвижки и запоры, с помощью которых она наглухо затворилась от этого мира, и долбанул по голове так, что Санечка пошатнулась. И, не глядя, с размаху, вонзила шприц. Рядом с собой, в землю.

– Ты че, дура гребаная!!! – завизжала Клиомелла. – Это же моя мобила! Сука, ты футляр нах… поцарапала!!!

Но Санечка уже встала. Встала, не обращая ни на что внимания – ни на Клиомеллу, орущую в тональности автосигнализации, ни на оставленные в траве боты с черепами. Пошла, как лунатик, даже руки вперед вытянула. Она пересекла газон, стремительно миновала киоск с мороженым, сшибив с ног какую-то каблукастую девицу, и остановилась. На скамейке сидел какой-то потертый дядечка с коротко стриженным серебряным ежиком волос, в чем-то коричневом с ног до головы. Санечка – пухлая, черная, бледная – остановилась перед ним и, глядя, как он уже быстро откладывает «КоммерсантЪ», хрипло проговорила:

– Вы Заратустров? Сигнал…

Медный заканчивал отчет. Документ потребовал от него неимоверного напряжения сил и мозговой активности. На кухне умирали в раковине моховые протеки кофейной гущи, по квартире лениво плавал кислый дым: трубочный табак давно уже закончился, остались только сигареты – и то последняя пачка. Медный в одних плавках ходил по комнате, у окна которой совсем недавно стояла встревоженная Лис, и думал над заключительными фразами. Но его шаг сбил звонок телефона.

Медный мотнул головой. Черт с ним! Но телефон, выплясывая на полированном столе жгучую карманьолу, не давал сосредоточиться. Медный схватил его, готовый раздавить в кулаке…

– ДА!!!

– Медный, быстро одевайся и спускайся. Через пять сек мы у твоего подъезда! – прозвучал в трубке голос всегда спокойного Ивана.

…Медный увидел, как к подъезду, распугивая облезлых кошек, подлетает черная «бэха» – старая кляча Данилы, изрядно поцарапанная «BMW» шестой серии. Медный не успел сообразить, как оказался втиснут в ее нутро – между Иваном, обряженным в камуфляж с шевронами «НГУ. Военная кафедра», и рыжим Юркой, одетым в цивильный костюм. За рулем крутил гладкостриженной головой Данила, затянутый в кожу. Осмотревшись, Медный обнаружил, что выскочил из дома в джинсах, сланцах и кремовом пиджаке на майку-борцовку. Но друзья не обращали на это никакого внимания.

По дороге Иван быстро прояснил ситуацию: тревогу подняла Лис. Она УСЛЫШАЛА какие-то сигналы, смогла настроиться на волну и узнать адрес. Кто просил помощи, почему – это оставалось загадкой. Но энергетика от сигнала шла позитивная, белая, и тогда Лис подняла Шкипера, а тот – Данилу… Шкипер и Лис находились сейчас у себя дома, на связи, выполняя функцию коммутаторов.

– Бляха-муха, они, в натуре, кого-то нашего валить хотят! – рявкнул из-за руля Данила.

– Кто?

– Ну, козлы эти…

– Какие?!

– Да поровну. Ясно, что козлы, и все…

Ревя мотором, машина приближалась к мосту через бывшее русло Каменки. Кроваво-красные бастионы Шевченковского вырастали на глазах за ветровым стеклом.

В пустой квартире, шурша, сворачивалась в трубочки бумага: целлюлоза всегда хорошо чувствует СИГНАЛ! Но Андрея уже не было тут. Он слетел вниз по лестнице, буквально паря над ступенями. В сонном мареве двора, который только что покинула «Скорая», склонился над капотом «геландевагена» скучающий мужик в джинсах и майке, сумрачно наблюдая внутренности своего джипа. Очнулся он только тогда, когда резко хлопнула дверца.

– А ты… че? – глупо спросил он, разжимая ладонь, в которой только что были ключи зажигания с брелоком.

Упавший капот откинул его назад. Сев задницей в кучу битого кирпича, мужик заблажил:

– Су-уу-ука, бампер пацарапаишь!

Но «мерседес-геландеваген», этот «породистый меситель грязи», сверкающий черным лаком, как ограненный гагат, уж разворачивался во дворе. Он рванул через бордюры, дерзко разрушая замыслы городского архитектора и кроша бетон.

Вопль хозяина германского джипа прозвучал одиноко в каменной пустыне.

…Еще Иван сказал, что звонил какой-то цыган. Волойка или Ловайко. Не разобрали, связь ужасная, как из преисподней. Сказал адрес, который вызвал смутные образы в голове у Лис. Шкипер уточнил по поисковой системе. Все совпало. Теперь едем – хоть не вслепую.

– А при чем цыган-то? – еще мало что понимая, спросил Медный.

Иван усмехнулся:

– Наверно, СКАЧЕТ!

Когда они, презрев сплошную осевую полосу напротив нового здания Сбербанка, повернули в Шевченковский, их едва не протаранила «Скорая», идущая на скорости, но без сирен и маячков. Данила выругался матерно сквозь зубы, вывернул руль. Но, когда они углубились в лабиринты Шевченковского, на них выскочил ревущий «мерседес-геландеваген» и тоже чуть было не шарахнул машину боком. Данила высунул голову-болт в окно, заорал сплошной бранью, но джип промчался мимо, не обращая внимания ни на что.

Наверно, интуиция у них обострилась – до тонкого чувства, до кожного покрова, до снятого эпителия – потому что вдруг Иван, выгнувшись худым телом, вцепился в плечо Данилы:

– Они! Они… за ним давай!

И Данила, ни слова не говоря, через паребрик, едва не вырвав подвеску, развернул машину.

«Скорая» катила в потоке автомобилей по Большевистской, бывшей Трактовой. Спокойно катила, как фура с мороженым мясом. Водитель посматривал в зеркало заднего вида. Молодая женщина, на белый халат которой спадали колечки черных волос, поморщившись, провела руками по шее, будто ее что-то стесняло, и обронила:

– Не гони… Все спокойно.

Они проплыли мимо щербатой плитки корпуса администрации Инструментального завода, знававшего лучшие времена, потом поток вынес их на карьер «Борок». Справа дыбились каменные осыпи, краснея и белея развороченной почвой. За перегородкой реанимобиля, на хлипких носилках, болталось что-то крепко спЭлинатое, человеческая болванка – только худые ступни с раскоряченными пальцами вылезли из простыни. Пальцами, застывшими в судороге.

Женщина еще раз провела тонкой смуглой рукой в районе шеи и опять поморщилась. Обернулась. И тихо, будто ни к кому не обращаясь, обыденно сообщила:

– Хвост. Взяли!

Примерно за четверть часа до этого момента, в самом центре города, на порог приюта святой Терезы поднялись две женщины, по виду – цыганки. В пестрых, струящихся, многократно обернутых вокруг тел одеждах, они всходили на ступени крыльца. И было видно, как эти коричневые деревянные ступени чуть прогибаются под их же коричневыми ступнями, совсем не характерными для сибирских «цыганок-профессионалок». И вдруг та, что постарше, пошатнулась. Ее худая рука в серебряных перстнях вцепилась в перила. Намертво.