Ридли Пирсон - Опознание невозможно

Спустя несколько минут ему стало одиноко и скучно и он решил взобраться на кедр. Сверху, с наспех сооруженной платформы, ему было видно уличное движение на бульваре Мартина Лютера Кинга. Он видел мигающие огоньки самолетов, летящих по небу. Вдали, в нижней части города высились внушительные небоскребы, создавая линию городского горизонта, которую он знал на память. Бен мог показать и назвать любое здание, подобно тому, как астрономы разбираются в созвездиях.

Когда внизу под ним заурчал мотор и автомобиль отъехал от подъездной дорожки, он понял, что замечтался, и поспешил вниз, хватаясь за знакомые до боли ветки: вниз, вниз, вниз. Обезьяний детеныш, как называла его Эмили.

Она приветствовала его так, словно они не виделись несколько месяцев, хотя на самом деле с момента их последней встречи прошла всего пара дней. Эмили крепко обняла его, сказала, как рада его видеть, и немедленно настояла на том, чтобы он что-нибудь съел. Она разогревала лазанью в микроволновой печке, и тут раздался звонок в дверь.

— Ты давай садись и ешь, — сказала она. — Сегодня вечером твоя помощь мне не понадобится.

— Но я хочу, — запротестовал он, вскакивая и выдвигая ящик комода, в котором хранилось их радиооборудование.

Она не остановила его. Он проверил систему, негромко сказав несколько слов в микрофон. Она кивнула ему, давая понять, что все работает. Эмили взглянула на себя в зеркало, ущипнула себя за щеки, и пошла открывать дверь. Бен выскользнул наружу через задний ход.

Автомобиль, стоявший на короткой подъездной дорожке дома Эмили, оказался потрепанным синим грузовичком-пикапом с поцарапанной и облезлой белой обивкой внутри. На ветровом стекле змеились трещины, а боковое зеркало со стороны пассажира было разбито. Бен подошел к окошку водителя, потому что здесь его нельзя было увидеть от передней двери и можно было спрятаться, если клиент неожиданно выйдет наружу. На заднем бампере виднелась наклейка клуба «Добрые самаритяне», где был изображен какой-то по-идиотски выглядевший малый с ореолом вокруг головы. Через стекло он увидел солнцезащитные очки на приборной доске, с зеркала заднего вида свисала на нитке фигурка обнаженной женщины, вырезанная из картона. Мужчина, решил он о хозяине машины. Свет с улицы проникал в кабину, но все равно это было не днем; он не мог разглядеть ничего на полу — а там валялось много чего, скорее всего мусор. Пепельница была полна окурков.

— Он курит, — сказал Бен в микрофон. — Парковочная наклейка на ветровом стекле для базы ВВС «Чиф Джозеф». — Он напряг зрение, пытаясь рассмотреть приборную доску. — Хорошая музыкальная система, если учесть состояние грузовика. Он меломан. — Бену очень хотелось открыть дверь или хотя бы посмотреть, заперта ли она, но у Эмили были свои правила. Он не нарушал никаких законов, пока просто стоял и смотрел. Влезть в автомобиль — это будет уже совсем другая история.

Больше смотреть было особенно не на что. Бен отступил на шаг, разглядывая корпус фургона. Он сказал Эмили и о клубе «Добрые самаритяне», потому что это могло помочь ей понять, что за тип ее клиент. Он обратил внимание на то, что на крыше фургона световой люк, сейчас полуоткрытый, и Бен представил себе, как проскальзывает внутрь и обнаруживает что-нибудь, что поможет им понять этого малого. Он хотел знать об этом парне все, что можно. Он хотел дать Эмили что-нибудь заслуживающее внимания. Одна из нижних веток кедра протянулась над самой крышей фургона, и Бен подумал, не залезть ли ему на дерево и не попытаться ли разглядеть оттуда внутренности фургона, но световой люк был открыт недостаточно широко, и внутри было темно.

Он еще раз обошел автомобиль кругом и тихо пробрался в кухню, заняв свое излюбленное место у глазка, который Эмили установила в стене как раз для этой цели. Ей нравилось время от времени выходить из комнаты, чтобы тайком посмотреть, что делают клиенты в ее отсутствие; она утверждала, что так можно многое узнать о человеке. Бен прижался своим зрячим глазом к стене, несколько раз моргнул и принялся смотреть и слушать. По коже у него побежали мурашки.

Мужчина был крепкого телосложения: широкие плечи, толстые, мощные руки, жесткие черты лица и острые глазки-буравчики. Волосы пострижены так коротко, что не представлялось возможным определить их цвет (вероятно, блондин, решил Бен), а челюсть такая квадратная, точно ее обрезали пилой у подбородка. Сначала Бен посмотрел мужчине в лицо, а потом перевел взгляд на его правую руку, которая оказалась настолько уродливой, что на нее было трудно не смотреть. Три пальца срослись вместе, покрытые блестящей розовой кожей, напоминая небольшой плавник. Бен знал, что значит ощущать себя уродцем, и, вместо того чтобы поморщиться при виде подобного зрелища, почувствовал прилив симпатии к этому мужчине. С такой рукой ему наверняка нелегко жить.

— Вы уверены? — спросила Эмили посетителя.

— Да, мэм. Только второе октября. Это все. Среда, второе. Просто будет этот день для меня хорошим или нет — ну, вы понимаете, с точки зрения астрологии.

— Всего один этот день?

— Всего один. Хороший он или плохой для того, чтобы я занялся кое-каким бизнесом.

— Мне надо составить диаграмму, и тогда я смогу сделать прогноз. Прямо сейчас у меня не получится.

Он сказал:

— Я понимаю. Я знаю одну девушку, которая гадает по звездам. Сколько вам потребуется времени?

— Четыре или пять дней. Вам придется прийти еще раз.

— Ничего. Я могу выбраться в город, нет проблем.

— Я беру пятьдесят долларов за диаграмму. Но как только она будет готова, — быстро добавила она, — каждое гадание с этого момента будет стоить вам всего десять долларов, то есть, если вам понадобятся дополнительные предсказания.

— Может быть, — ответил он. — Сумма меня устраивает. Пятьдесят баксов.

Бен подумал, что мужчина нервничает, и он решил, что это как-то связано с его рукой, потому что он должен испытывать неловкость и думать, что люди всегда смотрят на нее. Бену было знакомо это чувство. В первый год после операции он носил очки, но они привлекали намного больше внимания, чем искусственный глаз. Ему стало интересно, что такого важного должно произойти второго октября. Он многое узнавал, болтаясь у Эмили, наблюдая за ее работой. Люди хотели, чтобы кто-нибудь говорил им, что делать и когда. Они с радостью раскошеливались на десять или двадцать долларов, только чтобы услышать это. Эмили как-то сказала, что ее клиенты похожи на овец, которым очень нужен пастух. Она постоянно стремилась вбить в него одну мысль: верь в себя.

— Пятьдесят за диаграмму, десять за предсказание, — внесла окончательную ясность Эмили, всегда остававшаяся деловой женщиной.