Дэн Симмонс - Мерзость

Несколько немецких альпинистов справа от меня согласно кивают; тот парень, Рудольф Гесс, тоже. Здоровяк с бритой головой рядом с Зиглем, Ульрих Граф, которого представили как чьего-то телохранителя, продолжает смотреть прямо перед собой, и взгляд у него отрешенный, словно он пьян или ему все это неинтересно.

— Мой дорогой герр Дикон, — продолжает Зигль. — По общему мнению, гора Эверест не подходит для одиночного восхождения. — Он пристально смотрит на меня. — Или даже для двух… или трех… честолюбивых альпинистов, поклонников альпийского стиля из разных стран. Гору Эверест не покорить альпийским стилем. Или в одиночку. Нет, я всего лишь хотел взглянуть на гору издали. Кроме того, это ведь английская гора, не так ли?

— Вовсе нет, — говорит Дикон. — Она принадлежит тому, кто покорит ее первым. Что бы там ни думал Альпийский клуб Королевского географического общества.

Зигль усмехается.

— В тот последний день вы кричали Бромли и Майеру, находящимся на склоне… — продолжает Дикон. — Вы не могли бы еще раз повторить, что именно?

— Как я уже говорил, всего несколько слов, — говорит Зигль; похоже, он раздражен.

Дикон ждет.

— Я спросил их — крикнул, — зачем они поднялись так высоко, — повторяет Зигль. — А потом спросил, не нужна ли помощь… они явно в ней нуждались. Майер, по всей видимости, страдал от снежной слепоты и так выбился из сил, что не мог стоять без поддержки Бромли. Сам британский лорд выглядел смущенным, потерянным… ошеломленным.

Он делает паузу и прихлебывает пиво.

— Я предупредил их, чтобы они не ступали на снежный склон, но они не послушались, а потом сошла лавина, положившая конец нашему разговору… навсегда, — говорит Зигль, явно не желая вновь пересказывать всю историю.

— Вы говорили, что кричали по-немецки и по-английски, — продолжает Дикон. — Майер отвечал вам по-немецки?

— Nein, — говорит Зигль. — Человек, которого тибетцы называли Куртом Майером, выглядел очень измученным, страдал от снежной слепоты и не мог говорить. Он не произнес ни слова. Ни единого, до той самой секунды, когда лавина накрыла его.

— Вы им что-нибудь еще говорили… кричали?

Зигль качает головой.

— Снег под ними сдвинулся, и лавина смела их со склона Эвереста, а я вернулся на более надежный гребень — почти полз из-за шквального ветра, — потом спустился к четвертому лагерю, потом на Северное седло и к подножию горы.

— Вы не видели каких-либо признаков тел? — спрашивает Дикон.

Зигль явно злится. Губы у него побелели, голос похож на лай.

— От той точки на Северной стене до ледника Ронгбук внизу больше пяти ваших verdammte [26] Проклятых (нем.) . английских миль! И я не искал их тела в восьми километрах ниже себя, герр Дикон, я использовал свой ледоруб, чтобы выбраться со своей ненадежной глыбы снега — которая в любую секунду могла присоединиться к остальной лавине — и вернуться на обледенелые скалы Северного гребня, чтобы потом как можно скорее спуститься к Северному седлу.

Дикон понимающе кивает.

— Как вы думаете, каковы были намерения тех двоих? — В его голосе нет ничего, кроме искреннего любопытства.

Бруно Зигль смотрит на сидящих за столом Бахнера и других немецких альпинистов, и я снова задаю себе вопрос: «Сколько человек следят за этим разговором на английском языке?»

— Это совершенно очевидно, — тон Зигля явно выражает презрение. — Я же говорил несколько минут назад. Вы не слушали, герр Дикон? Разве для вас это не очевидно, герр Дикон?

— Скажите мне еще раз, пожалуйста.

— Ваш Бромли — совершивший несколько восхождений с проводниками в Альпах — решил, что может использовать остатки веревок и лагерей, оставленных группой Нортона и Мэллори, чтобы самому подняться на Эверест с этим идиотом Куртом Майером в качестве единственного носильщика и партнера. Это было чистым Arroganz… [27] Высокомерие (нем.) . Stolz… [28] Гордыня (нем.) . есть такое греческое слово… hubris. [29] Высокомерие, спесь (гр.) . Чистая спесь.

Дикон медленно кивает и постукивает по нижней губе чубуком трубки с таким видом, словно разрешилась какая-то серьезная загадка. Потом говорит:

— Как вы думаете, насколько высоко им удалось подняться, прежде чем они повернули назад?

Зигль презрительно фыркает.

— Какая, к черту, разница?

Дикон терпеливо ждет.

Наконец немец нарушает молчание.

— Если вы думаете, что эти два глупца могли покорить вершину, выбросьте это из головы. Они исчезли из виду всего на несколько часов и не могли подняться выше пятого лагеря… возможно, шестого лагеря, если воспользовались кислородными аппаратами, оставленными в пятом… если их там вообще оставили. В чем я сомневаюсь. Во всяком случае, не выше шестого лагеря, я в этом уверен.

— Почему вы так уверены? — спрашивает Дикон рассудительным, заинтересованным тоном. Он по-прежнему постукивает по нижней губе чубуком трубки.

— Ветер, — непререкаемым тоном выносит приговор Зигль. — Холод и ветер. Он был просто непереносим на вершине гребня прямо над пятым лагерем, где я их встретил. Попытка двигаться дальше, рядом с шестым лагерем, на высоте больше восьми тысяч метров, по открытому Северо-Восточному гребню или по отвесной стене была бы равносильна самоубийству. Шанса дойти так далеко у них не было, герр Дикон. Ни одного шанса.

— Вы с большим терпением отвечали на наши вопросы, герр Зигль, — говорит Дикон. — Примите мою искреннюю благодарность. Эта информация, возможно, поможет леди Бромли успокоиться.

Зигль в ответ только усмехается. Потом смотрит на меня.

— Что вы там разглядываете, молодой человек?

— Красные флаги на той стене в отгороженном веревками углу, — признаюсь я, указывая за спину Зиглю. — И символ в белом круге на красных флагах.

Зигль пристально смотрит на меня, но его голубые глаза холодны, как лед.

— Вы знаете, что это за символ, герр Джейкоб Перри из Америки?

— Да. — В Гарварде я довольно долго изучал санскрит и культуру долины Инда. — Этот символ происходит из Индии, Тибета и некоторых других индуистских, буддистских и джайнских культур и означает «пожелание удачи», а иногда «гармонию». Кажется, на санскрите он называется свасти. Мне рассказывали, что его можно увидеть во всех древних храмах Индии.

Теперь Зигль смотрит на меня так, словно я смеюсь над ним или над чем-то, что для него священно. Дикон раскуривает трубку и поднимает на меня взгляд, но не произносит ни слова.

— В сегодняшней Deutschland, — наконец говорит Зигль, едва шевеля тонкими губами, — это свастика. — Он произносит это слово по буквам, специально для меня. — Славный символ NSDAP — Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei — Национал-социалистической немецкой рабочей партии. Она, а также человек на тех фотографиях будут спасением Германии.