Светлана Гончаренко - Продается дом с кошмарами

В следующую минуту профессор радостно взвыл. А вот Костя удивился не так уж сильно — он сразу понял, какую диковину нашёл Безносов. Это была новенькая на вид золотая монета. На ней красовался профиль последнего императора Николая Александровича, сделанный отменно, тонко, с большим сходством — теперь так не умеют.

День тянулся скучно. Костя хотел засесть за роман, но так и не засел. То ли от анальгетиков, проглоченных в Конопееве, то ли от профессорского гриба у него до сих пор свистело в ушах. На месте он никак не мог усидеть, а его мысли скакали во все стороны, как горох из дырявого мешка.

Тогда он решил взять себя в руки и стал смотреть на «Девятый вал». Надо сосчитать спасённых! Репродукция была маленькая, фигурки сбились в кучу, считать оказалось трудно. Пенная воде стекала с плота, как кисель, розовое солнце не сулило ничего хорошего.

«Странное дело, — думал Костя. — Профессор со своим ситечком обшарил весь дом — и что же? Нет империалов (Безносов говорит, что эти монеты называются именно так). А ведь их много было, целая куча! Куда они подевались? Где Робинзон? А главное, где Инесса? Враньё, что она пошла на танцы и с кем-то ночевала на сеновале. А может, есть здесь ещё какая-то Инесса, другая? Моя-то была со мной. Она моя женщина, и я её люблю — сейчас это ясно, как дважды два. Она тоже влюбилась в меня, ещё тогда, вечером, когда несла сумки…»

Образ Инессы, ускользающей во тьму с рюкзаком за спиной, настолько взбудоражил Костю, что он выскочил из дома. В несколько прыжков он пересёк сад. Деревенская улиц была пуста.

Костя пинком открыл калитку и принялся колотить в дверь Каймаковых. «Заколдованное место! Дежавю на каждом шагу, — бормотал он. — В который раз за последние дни я ломлюсь в эту дверь — и всегда облом! Я хочу Инессу, а вылезет сейчас, конечно же, эта чёртова баба с баяном!»

— Инесса! — позвал он страстным и капризным голосом, который удивил его самого. — Инесса!

Поскольку никто не открыл, Костя стал лягать дверь ногой.

— Вы напрасно стараетесь, — раздался нежный птичий голосок.

Костя присмотрелся к кустам у калитки и заметил среди них Иду Васильевну Галактионову. Жена композитора стояла на улице, облокотясь о забор и умильно сложив костлявые лапки. Её причёска была сложна и голубовата, как у маркизы Помпадур, на губах нарисовано сердечко, крепдешин испещрён фиалками.

— Если вы к Клавдии Степановне, то её нет дома. Я только что видела, как она с другими нашими дамами пошла в лес, — сообщила Ида Васильевна.

— А Инесса?

— Инессы вы и подавно не дождётесь: полчаса назад она уехала в город на автобусе. Это я тоже видела.

— А обратный автобус у нас сегодня когда?

— Не думаю, что Инесса так скоро возвратится. Она погрузила в автобус две сумки яблок и ещё ведро картошки. В рюкзаке у неё тоже были яблоки. С таким грузом уезжают надолго. Придётся ждать её до следующих выходных. Или до следующих каникул!

Старушка засмеялась своей невинной шутке, но вдруг осеклась:

— Господи, да на вас лица нет! Вам нехорошо? Может, валокординчику? Вы, наверное, к Клавдии Степановне за валерьяновыми корешками пришли?

— Мне нужны спички, — очень правдоподобно соврал Костя.

И вправду ведь нужны! Как всегда!

— Тогда идёмте к нам, — захлопала в ладоши Ида Васильевна. — Я вам дам спичек, и мы почаёвничаем.

«Почему бы не подкрепиться домашним? — подумал Костя. — Страшно надоела колбаса, которую я ем три раза в день. Скоро, как Робинзон, буду рад перезрелым огурцам».

Галактионовы жили в крошечном домике. Однако сразу было видно, что это не кондовая деревенская изба, а дача. Крыльцо здесь было с тремя колоннами, сделанными из брёвен, веранда застеклена цветными стёклами, с балкона открывался чудный вид на соседние огороды. Правда, пол балкона провис, а балясины покосились, как книжки на полке.

— Туда ходить опасно, — призналась Ида Васильевна. — Балкон в аварийном состоянии: видите, вон там громаднейшая дыра. Однажды сквозь неё Михаил Пахомович уронил партитуру, и её унесла собака Колывановых. Так и не нашли! Лучше пройдём в гостиную. Только не топочите так громко — Михаил Пахомович работает.

Костя не верил, что его скромные шаги в кедах смогут заглушить звуки, которые неслись из открытого окна. Композитор оглушительно играл на рояле песню «Голубой вагон».

— Это новая кантата Миши. Она настояна на традиционных местных напевах, — пояснила Ида Васильевна так тихо, что смысл слов Костя угадал лишь по меняющейся конфигурации бантика её губ. — Его фантазии на темы народных песнопений уникальны. Вы слышите интонации попевок Дудкина?

— Слышу, — признался Костя.

Неужели старый алкаш, что недавно плясал под баян Каймаковой, вместо древних песнопений подсунул композитору хиты Шаинского?

Ида Васильевна осторожно заглянула в раскрытое окно, улыбнулась. Потом она и Костю пригласила полюбоваться. Картина впечатляла. В глубине комнаты за роялем сидел композитор Галактионов, блистая лысиной и насупив могучие брови. Он брал аккорды всеми своими десятью короткими пальцами и напевал в нос:

Дальний путь стелется

И упирается прямо в небосклон…

— Это будет сильная, новаторская вещь, — беззвучно пообещала Ида Васильевна. — Пойдёмте-ка на кухню, поможете мне с чаем.

Стол сервировали в гостиной, где стоял рояль, так как в столовой лёжал на диване композитор (как только явился Костя, он прекратил музицировать).

Михаил Пахомович пообещал жене соснуть, но ему не спалось. Скрипя диваном, он то и дело встревал в разговор, который шёл в соседней комнате. Это оказалось несложно: Галактионов обладал очень громким голосом, а комнатки были крошечные, переборки фанерные. И как только в такую узкую гостиную втиснули рояль?

Присмотревшись и раскинув мозгами, Костя сделал вывод, что рояль этот просто недомерок. Да и всё здесь — скрипучие стулья, проигрыватель для винила, комод, картины и фотографии на стенах — было мелковато. Шуму же хватало и от карликового рояля, потому что композитор не улежал на диване и выскочил сыграть свежую тему, только что пришедшую ему в голову. Костя был уверен, что это собачий вальс.

— Полно, Мишук, ты не щадишь себя, — строго сказала Ида Васильевна. — Не хочешь спать, так попей чайку.

Мишук послушно прервал вальс и уселся за стол. В свою чашку, которая была вдвое крупнее остальных, он нарезал антоновских яблок, засыпал их сахаром и залил кипятком.

— Варвар! — ласково ругнулась жена композитора. — А масло?

Галактионов добавил в чашку сливочного масла и, топя его ложечкой, стал наблюдать, как масляный айсберг медленно тает, пуская жирные круги.

Ида Васильевна пояснила:

— Масло — это для голоса. Всё молочное я беру в деревне исключительно для Миши. У Михаила чудесный баритон, вы заметили? Все говорят, бархатный.