Рут Ренделл - Эксгумация юности

У двери ее квартиры сидела полосатая кошка. Это была очень крупная кошка, с длинной шерстью и с довольно приятной мордочкой. Кошка оказалась единственным существом, которое приветствовало ее возле дома. Розмари впустила животное внутрь.

Когда она была подростком, родители завели собаку, но при этом в доме всегда была кошка, и ей никогда не разрешали лежать на креслах или на диване. Но сейчас…. Розмари подняла мурлыкающий комок и положила на диван.

Этой ночью она спала намного лучше, чем в квартире у Фреи. Позабыв о предстоящих родах, утром она вдруг вспомнила об этом, но без особого воодушевления. Наверняка кто-нибудь должен был позвонить и сообщить ей. И действительно, в девять утра раздался звонок.

— Мы все разволновались, — сказал Дэвид. — Но в душе я знал, что с вами все в порядке. Джудит обзвонила всех родственников. Фенелла собиралась позвонить в полицию, но я не думаю, что она это сделала. Да, кстати, я стал отцом. У Фреи родился мальчик. В час ночи. Три с половиной килограмма…

Зная, что килограмм — мера веса, Розмари не имела ни малейшего понятия о том, сколько это составляет в фунтах. Она передала привет Фрее, потом подумала, не стоит ли позвонить Джудит, и тут же отказалась от этой мысли. Полосатая кошка к этому времени уже выбралась на балкон. Выпроводив ее через дверь на улицу, Розмари сказала, что сейчас ей нечего предложить, но она обязательно купит кошачьего корма, когда пойдет в магазин. Розмари с удовольствием приняла ванну, после чего переоделась в то, что Фенелла обычно называла «бабушкиными творениями». Потом вытащила из пакета, пропитанного составом от моли, зимнее пальто, которое висело в шкафу с марта.

Когда закончилась война, она была еще подростком. Какое-то время еще использовались талоны на одежду, и мать возила ее на метро не «в город», а в Лейтонстоун и универмаг «Боумане» или на автобусе — в Илфорд. Вместо готовой одежды они ездили туда за отрезами ткани, которых хватало на то, чтобы сшить юбку или блузку. Никаких футболок и тем более брюк в те дни не было. Они покупали и пряжу, но чаще, пока шла война, распускали старую одежду, чтобы связать себе что-нибудь новое. Именно мать и научила ее шитью.

Розмари направилась в магазин, которым владела семья из Азии. Отрез зеленого шелка — из той же ткани, что и медно-красный костюм, сшитый ею на свадьбу Фреи, — стал ее первой покупкой, затем последовали несколько ярдов превосходной шерстяной материи, затем несколько метров твида и, наконец, очень дорогой синий бархат. Мумтаз, хозяин магазина, видимо, подумал, что сейчас Рождество, и сиял от счастья. Розмари потратила здесь кучу денег. Покупок оказалось слишком много, и ей было бы тяжело нести все это домой. Тогда Мумтаз заявил, что сегодня отступит от своих правил и вечером привезет все покупки прямо к ней домой в своем минивэне.

Вернувшись домой, Розмари немного отдохнула и потом долго перебирала выкройки. Потом приехал минивэн. Еще одно правило было нарушено, когда мистер Мумтаз сам принес все покупки к ней в квартиру. Зазвонил телефон, и она увидела, что автоответчик записал несколько сообщений. Ладно, пусть себе звонит, подумала Розмари, а сообщения подождут. Она уселась на пол, приколола выбранную выкройку к синему бархату и принялась вырезать. Когда она занималась шитьем, Алан обычно не отвлекал ее приглашениями выйти на прогулку, посмотреть вместе телевизор или бросить эту работу и купить, наконец, готовое платье. Телефон зазвонил снова. Она сняла трубку и раздраженно крикнула:

— Подите все прочь!

Синий бархат… Он такого же цвета, как плащ, который когда-то сшила ей мать. Ей тогда было всего семь лет. Этот плащ она должна была надевать в торжественных случаях, поверх платья. Она думала об этом, пока кроила, потом о том, как впервые встретилась с Аланом три года спустя. Это произошло на занятиях танцами, которые проводились в теннисном клубе на Трэпс-хилл. Потом они встречались в тех самых «водоводах». Дафни Джоунс она представляла молодой ведьмой с хрустальным шаром и картами. Когда Алан впервые ушел вместе с ней — или к ней, — Розмари была попросту разбита. Сказать «опустошена» было бы не совсем правильно. Но, слава богу, это ощущение продлилось недолго. Тогда была задета ее гордость, решила она, и теперь она вспомнила, что говорила ей бабушка, когда она была маленькой и когда вокруг собиралась вся семья.

— Когда стареешь, — сказала она, когда умер ее брат Том, — у тебя уже не остается особых эмоций. Все проходит. Начинается это примерно в семьдесят лет. Те вещи и люди, которые нравились, которые раздражали, которых вы обожали и по которым тосковали, — все они уходят, и вас охватывает унылое спокойствие. А я ведь так боготворила Тома. Теперь он мертв, и меня это уже не слишком волнует. Вот как получается.

Теперь, когда Алан ушел, ей тоже все равно. Сначала это ее волновало, но теперь — нет. Спокойная и расслабленная, она подумала, что теперь никто не отвлечет ее от любимого занятия, и принялась наметывать бархат. Завтра она отправится в магазин, который вновь открылся два или три года назад, когда вязание опять вошло в моду, и купит достаточно шерсти, чтобы связать себе костюм-двойку, кардиган и джемпер. Может быть, еще что-нибудь для новорожденного? Нет, вряд ли. Фрея все равно это не оценит, к чему же беспокоиться?

Зачем вообще делать то, что не доставляет ей удовольствия? Нет, так больше не будет. Это она решила твердо.

Майкл несколько раз позвонил по телефону Дафни и Алану, прежде чем наконец узнал — и на этот раз не через автоответчик, — что они съездили в Италию. Когда он сообщил, что сдал свой образец ДНК полиции и Льюиса тоже попросили об этом, Дафни пригласила его к себе.

— Приезжайте к нам, — сказал она.

— Я? — удивился Майкл. — Но вы ведь только что вернулись из путешествия. Наверное, неудобно…

— Не важно, мы будем рады вас видеть.

Надевая пальто, он думал о словах Дафни — точнее о том, как она их произносила. Создавалось впечатление, будто они с Аланом вместе уже лет десять, не меньше.

Было холодно, и Дафни разожгла камин — нет, не настоящий, конечно, но очень похожий на настоящий. Еще одним сюрпризом стал ее поцелуй при встрече. Дафни предложила херес и блины с икрой.

Майкл мог с уверенностью сказать, что икра настоящая. Херес, по словам Алана, в этот день они пили в память о недавно умершем Джордже.

— Расскажите нам все об этой ДНК, — предложила Дафни, когда они подняли свои бокалы и сделали по глотку.

— Я уже говорил вам по телефону. — Теперь, когда речь зашла о непосредственной цели его визита, Майкл испытал некоторое замешательство. Ему предстояло поведать о чудовищных вещах, и он начал с Льюиса. — Та женщина из полиции не уточнила, но я могу с определенной уверенностью сказать, что, по ее мнению, рука мужчины, возможно, принадлежала дяде Льюиса Джеймсу Рэйменту.