Эрик Сунд - Слабость Виктории Бергман (сборник)

Жанетт кивнула. При виде ее бледного лица у него в горле встал комок. Он понимал, что Жанетт симпатизировала девушке.

Хуртиг отвернулся и посмотрел на список в руке у Жанетт. Прочитал через ее плечо имена и регистрационные номера.

– Вижу, кто был в гостинице, где изнасиловали Ульрику Вендин, – сказал он. – Бенгт Бергман, Карл Лундстрём и… – он потянулся вперед, чтобы лучше видеть, – Вигго Дюрер?

– Этот дьявол возникает, о чем ни заговори, и вечно он где-то сбоку. Вот и теперь – в обеих этих мерзких записях. Такое ощущение, что только мы и не можем его найти.

– Тогда другие имена. Мы кого-нибудь знаем? Андерс Викстрём, Карстен Мёллер?

– Помнишь, Карл Лундстрём упоминал некоего Андерса Викстрёма, у которого домик в Онге? На самых первых допросах Лунстрём нес, что один из фильмов, которые он хранил у себя в компьютере, снимали там.

Теперь Хуртиг вспомнил. В расследовании по делу Лундстрёма уже фигурировал человек по имени Андерс Викстрём. Но единственным Викстрёмом, которого они нашли в Онге, был впавший в маразм старик, и его тут же вычеркнули из списка.

– Этот след Миккельсен отрицал, – напомнил он.

– Да, верно. – Жанетт задумалась. – Но Андерс Викстрём существует, у нас есть его личный номер.

– А Карстен Мёллер?

– Понятия не имею. – Жанетт снова достала мобильный, нажала несколько кнопок и поднесла телефон к уху. – Олунд? Вам придется пошевелиться. Прямо сейчас устройте, чтобы Ульрику Вендин объявили в розыск, а потом я хочу, чтобы ты проверил одну вещь. Нет, две… – Хуртиг услышал, как она называет имена и личные номера. Андерс Викстрём и Карстен Мёллер.

С Олундом Жанетт высказывалась так же коротко, как до этого в разговоре с Андричем. Она лихорадочно делала какие-то пометки на бумажке с именами насильников и номерами их автомобилей. Пролетели несколько минут, Жанетт коротко отдавала приказы, и Хуртиг понял, что Олунд на том конце работает не покладая рук.

– Как у тебя с биографией Вигго Дюрера? Тут надо выложиться. Что-то он меня чертовски нервирует, – сказала наконец Жанетт. Когда она положила трубку, вид у нее был такой разочарованный, что Хуртиг предположил: Олунд нашел не так много информации о скользком адвокате.

Жанетт выглядит не только разочарованной, подумал он. Она выглядит совершенно вымотанной. Но он тут же напомнил себе, что беспокоиться не о чем – наилучший результат Жанетт выдает, когда работы по горло.

– Что сказал Олунд? – Хуртиг искоса глянул на бумажку со списком автомобильных номеров, на которой Жанетт написала: “хирург”.

– Что Карстен Мёллер – бывший детский врач, переехал в Камбоджу. Там след теряется. А Андерс Викстрём умер десять лет назад, и у него никогда не было дома в Онге.

– Но какой-то Андерс Викстрём все-таки существует? – настаивал Хуртиг. – Лундстрём был не в себе – может, спутал? Андерс Викстрём был в фильме, а домом в Онге владел кто-то другой?

Такое тоже может быть…

Жанетт согласилась, и Хуртиг оглядел кабинет.

Ненавижу, подумал он. Ненавижу этих говнюков, которые вытворяют такое, что становятся нужны кабинеты вроде этого. – Так, – сказала Жанетт. – Как прошел разговор с Аннет Лундстрём?

Хуртиг вспомнил запись с девочками из Сигтуны. Аннет Лундстрём как будто не слишком хорошо чувствовала себя в роли старшого перед салагами. Ее вырвало.

– Аннет сейчас в состоянии психоза, – сказал он. – Но она подтвердила большую часть того, что тебе сказала София Цеттерлунд, и мне кажется, в ее словах что-то есть, хотя она и нездорова. Она хочет уехать в Польсиркельн и перечислила имена людей, которые там должны быть… – Хуртиг сделал короткую паузу, вытащил блокнот. – Пео, Шарлотта и Мадлен Сильверберг, Карл и Линнея Лундстрём, Герт Берглинд, Регина и Юнатан Седер, Фредрика Грюневальд, а также Вигго Дюрер.

– Меня эти имена уже достали. – Жанетт посмотрела на него. – Точно. Но тут есть интересный момент. Все эти люди погибли, за исключением Вигго Дюрера и Мадлен Сильверберг.

– Мадлен может быть мертва. Да и Дюрер тоже, но кое-что мне подсказывает, что вряд ли это так.

– Согласен. И скажу, как ты: что касается Дюрера, нам надо выложиться. Других следов нет. А что касается Мадлен, то я все больше склоняюсь к тому, что она тоже…

– Просто жертва, – перебила Жанетт, и Хуртиг кивнул. – Тогда с этой минуты полностью переносим фокус внимания на Дюрера.

Жанетт встала и принялась собирать диски. Все, чего ей сейчас хотелось, – это убраться отсюда.

Хуртиг последовал ее примеру, однако добавил, что Аннет Лундстрём подтвердила связь Дюрера с обществом по усыновлению детей.

– Дома, на ферме в Струэре и в Польсиркельне, у него жили дети из других стран.

– Проклятье, – вздохнула Жанетт. – Польсиркельн… Сам Хуртиг думал именно так.

– Ферма в Струэре продана, – сказал он, – свиноводство для Дюрера оказалось нерентабельным. Это мы уже знаем благодаря Олунду. Касательно Польсиркельна – я прилично ориентируюсь в тамошней географии, и нашим коллегам из Норрботтена не понадобится много времени на опрос жителей поселка. Да это и не поселок даже. Так, несколько домов.

– Пусть Олунд им сообщит. – Жанетт снова взялась за телефон. – И пусть северяне пошевеливаются.

Хуртиг молча слушал, как Жанетт вводит в курс дела Олунда. Сообщив помощнику новую информацию, она позвонила Биллингу. Хуртиг восхитился тем, как мало слов ей понадобилось, чтобы доходчиво объяснить все. Хотелось бы ему быть таким же убедительным.

– Биллинг гарантирует ордер на обыск, – объявила Жанетт. – Поехали прямо туда. И нам понадобится спецназ.

Прокурор Кеннет фон Квист устал. Он глаз не сомкнул после того, как вечером на него напали возле бара. От нового лекарства, диазепама деситина, толку было, как от ромашкового чая, а алкоголь больше не помогал. Официально прокурор был на больничном по причине язвы желудка, неофициально – из-за нарастающего смертельного страха.

Фон Квист лежал на диване, тщетно пытаясь поспать хоть несколько минут. Он посмотрел на часы. Сегодня вечеринка в полицейском управлении. День рождения у шефа. Наверняка подходящий случай завязать новые знакомства и передать новым знакомым то, что у него имеется. Но прокурор колебался.

Он бессильно сполз с дивана и принялся ходить взад-вперед по ванной, думая об обувной коробке, которую оставил ему тот человек.

Фон Квист знал, что в ней лежит, и больше не открывал ее. Выбросить коробку он не решился, а отнести в полицию, само собой, не мог.

Оставалось только забыть про нее, что он и сделал. Несколько раз.

Прискорбнейшим образом прокурор не понимал, что эти иррациональные попытки стали следствием паранойи, развившейся у него за время добровольной самоизоляции.