Джин Корелиц - Ты должна была знать

– Ну? – поторопила раскрасневшаяся от смущения Грейс. – Говори, как есть.

– Вы с ней в последнее время… не ссорились? – спросил Джонатан. Она сразу почувствовала себя виноватой. Так бывает, даже когда уверена, что ничего такого не говорила и не делала. Впрочем, разве можно быть уверенной в подобных вещах? Ведь люди скрывают свои слабые места. Никогда не знаешь, какие твои слова могут задеть и обидеть собеседника.

Так они перестали общаться с Розенфельдами и виделись только на корпоративных мероприятиях, которые, впрочем, проводились нечасто. Иногда случайно встречались в театре, где всегда приветливо болтали и говорили, что неплохо будет как-нибудь вместе поужинать. Однако конкретных планов не строили. Впрочем, для занятых пар это обычное дело.

Больше Джонатан на тему разногласий с Розенфельдами разговор не заводил. Приходилось ему переживать потери и намного тяжелее. Пациенты постоянно умирали от страшного, тяжелого, безжалостного заболевания. Были и другие потери, и то обстоятельство, что люди, о которых шла речь, были живы и здоровы и жили совсем недалеко, на Лонг-Айленде. И личное, и профессиональное мнение Грейс состояло в том, что в детстве родные нанесли Джонатану все возможные виды вреда, кроме разве что физического. Да и брат его не понимал, какую ошибку совершает, не поддерживая отношения с одним из самых близких людей. Теперь круг общения Джонатана был невелик, и, сколько Грейс его знала, в многочисленных знакомствах муж не нуждался – ему было достаточно семьи, состоявшей из нее и Генри.

С годами Грейс привыкла к такому образу жизни и тоже перестала нуждаться в дружеской компании. Со старыми приятелями она больше связь не поддерживала. Тяжелее всего было вначале, когда с Грейс перестала общаться Вита, но потом стало легче, и она уже не переживала ни из-за нескольких приятелей студенческих лет, ни из-за друзей по Киркланд-Хаус в Гарварде. Впрочем, последних жизнь в любом случае раскидала кого куда, и встречались былые друзья разве что на чьей-нибудь свадьбе. «Отвалилась» и еще пара человек, с кем Грейс когда-то нравилось проводить время. Конечно, они с Джонатаном не были отшельниками. Наоборот, принимали активное участие в жизни города, помогали людям. Грейс не считала себя по-особенному доброй или мягкосердечной – и это совершенно нормально, – однако проблемы пациентов не оставляли ее равнодушной. Грейс, как и Джонатану, нередко звонили посреди ночи. Она всегда подходила к телефону и не отказывала в отчаянных просьбах. Если надо, встречалась с клиентами в больницах, а также звонила в скорую помощь и реабилитационные центры по всей стране. Однако Грейс следовала простому принципу – не волноваться из-за тревог и депрессий пациентов, а также из-за пропущенных встреч, если отсутствуют весомые причины для беспокойства.

У Джонатана же все было по-другому. Муж был даже слишком добрым. Более гуманного и самоотверженного человека Грейс встречать не приходилось. Одними словами и прикосновениями он мог принести утешение умирающему ребенку и его горюющим родителям. В зависимости от обстоятельств Джонатан умел и дарить надежду, и мягко сообщать, что пациент неизлечим. Иногда муж так переживал из-за пациентов – и тех, у которых были шансы, и покойных, – что, вернувшись домой, не в силах был разговаривать ни с Грейс, ни с Генри. Уходил в свой кабинет в задней части квартиры, в комнату, которую, как планировалось, когда-нибудь будет занимать второй ребенок. Только взяв себя в руки, он выходил к жене и сыну.

В ту осень, когда они познакомились, Грейс как-то приехала в больницу, где Джонатан проходил интернатуру, и увидела, как он обнимает сотрясавшуюся от рыданий пожилую женщину. Сын старушки, мужчина средних лет с синдромом Дауна, умирал в соседнем отделении из-за врожденного порока сердца. Учитывая обстоятельства, болезнь не была неожиданной, и все же женщина выла в голос от горя. Грейс, приехавшая за несколько минут до того, как закончилось трехсуточное дежурство Джонатана, стояла в конце коридора, не в силах отвести глаз от происходящего, но при этом смущаясь, что подглядывает. Ощущение было такое, будто своим присутствием она оскверняет чистоту этой простой, искренней сцены.

Грейс тогда училась в колледже последний год, специализировалась на бихевиоризме [14] Бихевиоризм – направление в психологии человека и животных, буквально – наука о поведении. и была твердо настроена применить знания на практике и тоже помогать людям, исцеляя их от боли, пусть не от физической, а от душевной. И все же… те страдания, которым стала свидетельницей Грейс, произвели на нее глубокое впечатление своей силой. На семинарах для старшекурсников преподаватели ничего подобного не рассказывали. Конечно, приходилось изучать и случай Доры, пациентки Фрейда, а в начале учебы Грейс записалась на интереснейший курс психопатологии. Показывали им и классический рисунок, на котором психическая деятельность человека символически изображена в виде колесиков и винтиков в голове, и опыты с мышами в лабиринте, рассказывали о различных теориях, испытаниях новых лекарств и видах терапии: лечение посредством выработки условно-рефлекторной реакции отвращения к алкоголю либо другой вредной привычке, первичная терапия, или исцеление детских травм, музыкальная терапия и просто скучные, неэффективные разговоры. Но это… даже стоя в стороне, Грейс чувствовала, что это для нее слишком.

Проблема была в том, что Джонатан будто нарочно искал страдающих людей – вернее, они сами его находили. Словно, затаившись, ждали подходящего человека, перед которым можно излить душу, и, наконец встретив его, не упускали такого шанса. Джонатан будто коллекционировал печальные рассказы незнакомцев и признания людей, виновных в каких-либо проступках. Таксисты жаловались ему на тяжелую жизнь. Джонатан мимо портье в отеле пройти не мог, не выслушав грустную историю о парализованном племяннике или страдающем старческим слабоумием родителе. Ужиная в их любимом итальянском ресторане на Третьей авеню, Джонатан всякий раз спрашивал владельца, как самочувствие его дочери, больной циститным фиброзом. Помогает ли новое лекарство? Ни разу еще этот разговор не закончился на оптимистичной ноте. Дома, с семьей, Джонатан мог быть и веселым, и жизнерадостным, вот почему Грейс так любила эти уютные посиделки. Можно было отдохнуть от едва знакомых и вовсе незнакомых людей, жаждущих воспользоваться добротой ее мужа.

Возможно, причина была в том, что, даже перенеся немало страданий, Джонатан не шарахался от них, как другие, – наоборот, сразу нырял в самый водоворот, чтобы побороться и хотя бы попытаться одержать победу. Грейс любила мужа за это качество, которое ее всегда восхищало. Но, откровенно говоря, в больших количествах оно утомляло. А иногда и тревожило. Джонатан не сумеет искоренить рак, а также избавить людей от всех проблем, бед и печалей. Он только истощает собственные душевные силы. Грейс не один раз заводила разговор на эту тему. Пыталась объяснить Джонатану, что его благородство может обернуться слабостью, и муж может пострадать от гораздо менее благородных людей. Однако Джонатан и слушать ничего не хотел. В отличие от Грейс, он вообще не склонен был замечать плохое в людях.