Антон Кулаков - Нечего прощать[СИ]

— Настя, то что ты говоришь неприемлемо!

— Мама, — удивилась Анастасия, — а кто установил эти рамки? Что за источник?

— Люди! — произнесла Ирина, — общество.

— Кучка неудачников собранная посредством работы генератора случайных чисел? Причем вспомни — именно неудачники в этой группе преобладают. Так почему мы должны жить под диктовку этой толпы лузеров? Потому что они решили — мы должны лечить наших детей от гомосексуализма, должны смиренно подставлять правую щеку после удара по левой. А ты знаешь сколько еще комплексов это общество придумало, чтобы оправдать собственную никчемность? Да уйму! А то что Тимка пустил в расход этих людишек… Не забывай — именно они, не спросив ничьего мнения, следуя собственной преступной доктрине приняли решение, что Тимофей будет жить без отца. Только потому, что им так захотелось. И мое мнение не изменить — потому что мне стыдно, что я сама не сорвалась и не совершила это карающее шествие тогда, а сидела и медленно минировала почву под этим ублюдком Носовым. А эта девица — которая убила собственную бабушку и отца? Я более чем уверена, что Гнида выкрутилась из всего этого, у нее бы нашлась куча защитников, считающих связь Андрея и Антона аморальной, они бы ее спасли и вытащили из воды сухой. По твоему это справедливо?

Ирина молчала.

— Я более чем понимаю, что, возможно, ты никогда не примешь все случившееся, потому что старше, и твое сознание формировалось в других условиях, в тебя с детства это чертово общество вбивало свои аксиомы, какими бы преступными они не были. Но сейчас тебе надо окончательно понять для себя то, что общество зачастую делает идиотские шаги, и прислушиваться к его мнимой мудрости — самоубийство. Потому я прошу тебя — давай начинать жить дальше, не оглядываясь на все что было. Оно в прошлом.

Ирина встала из кресла и посмотрела на Анастасию:

— Я знаю одно, — сказала она, — все это заставило меня еще раз задуматься.

— Если так, — ответила Анастасия, — значит я не зря тебе все это говорила.

…Серое помещение с мрачными окнами. В воздухе метался терпкий запах, который получался от сочетания выделений десятка женских тел, лежавших на неухоженных кушетках, и укрытых десять раз перестиранными простынями, которые от возраста приобрели смертельную желтизну, и казались очень хрупкими. В этом страшном месте находились те, кому уже давно нечего терять, а время их пребывание определялось исключительно заключением суда, который иногда может ошибаться, зато в некоторых особых случаях существует вероятность его финансовой стимуляции и тогда эффект от действия правосудия будет воистину более цельным. Просто возьми парочку пачек с зелененькими американскими бумажками, после чего спрячь их в надежное место, чтобы достать в тот самый момент, когда они потребуются. И тогда потенциальная жертва утонет в трясине лишения свободы на гораздо больший срок. Ну разве не чудо?

В тюремной больнице уже третий месяц содержали приговоренную к десяти годам заключения Надежду Гнидову. Ее тело лежало на одной из кушеток, небрежно укрытое страшной и грязной простыней, от которой исходил смрадный запах, в котором смешивалась моча и средство для дезинфекции. Иногда она переворачивалась с боку на бок, но это было очень проблематично. Все тело ее болело и тихо рыдало про себя от упущенных возможностей, иллюзий и прочих прелестей жизни. Потери счастья. На самом деле это уже было не тело, а так — жалкая часть былой роскоши — все напоминало о ее последней прогулке в зоопарк и пылком общении с голодными аллигаторами — изуродованное лицо, на котором с трудом определялся сохранившийся глаз, куски носа, потерявшего от травмы обоняние и обезображенные губы, которые так и не дождались желанного поцелуя, что снился Гниде постоянно и грезившийся ей днем и ночью. Левую руку ей из–за начавшегося сепсиса ампутировали по плечо — левая ладонь так и не дождалась поцелуя возлюбленного, не дрожала она от нетерпения и использовалась разве что для искусственного удовлетворения физиологической потребности Гниды в кратковременном утолении жажды и похоти. Вместо порванной аллигаторами правой ноги красовался уродливый деревянный протез, так как страховая компания отказалась оплачивать нормальный по причине осуждения Гниды за тройное убийство. И только копна волос так и осталась прежней и со спины Гниду еще можно было принять за ту самую Надежду, которая никому и никогда не давала возможности верить в лучшее. И теперь уже и не даст — да и кому нужна такая вера в лучшее — не верьте в это слово и этому имени — ничего хорошего оно не принесет. Только несчастья, страдания и тотальное разрушение твоей жизни, от которой останутся только куски и дымящиеся обломки, словно ее разворотили подлым и неожиданным взрывом.

Одна из надзирательниц, неприятная женщина, с грязными черными как смола волосами и злыми глазами, подошла к лежавшей на правом боку и агрессивно прикрикнула, голос ее был очень резким, отчего невольно пробегала дрожь каждый раз, когда та начинала кричать:

— Эй ты, Гнида! Жрать иди, я к тебе обращаюсь.

В силу полученных травм она слышала только на одно ухо, а говорить не могла совсем. А слезы не хотели катиться из ее глаз, не позволяя давать волю чувствам и хоть немного отпустить тому горю, что уничтожило ее и раздавило.

— Давай пошла! — Гнида получила удар ладонью по голове и поняла, что от нее чего–то хотят. Единственный глаз посмотрел с болью и тоской, в нем блеснула слеза.

— Иди жрать, Гнида, — заорала надзирательница прямо в ухо.

Надежда спустилась с кровати и медленно побрела из палаты, в которой ровными рядами стояли еще девять коек, часть из которых были пустыми. Запах, который она не могла ощущать постоянно врезался в обонятельные центры, он въелся в скромную одежду, проникал всюду, и теперь, даже выйдя из этого страшного места, тебе уже не смыть с себя этого запаха. Пусть ты его сама никогда не сможешь оценить — он останется с тобой до гробовой доски, а когда умрешь, даже обмывая твое тело не сможет освободиться от совершенного греха. Он останется навсегда, а потом небеса, принимая тебя, покажут настоящие, черные облака, которые больно жалятся электричеством молний и килограммами презрения, которое свалится на твою голову. Твоя кровь проклята. Твое тело смешано с дерьмом. Твоя жизнь никому не нужна. Тебя уже не существует, сраная Гнида. Ты просто галлюцинация. Мираж. ТЕБЯ НЕТ, СУЧАРА!

— Вот тварь глухая, — сказала надзирательница своей сменщице, — ведь часто притворяется что не слышит. Отца своего убила, спала при этом с ним. И бабушку подушкой удушила, отравить не смогла.

— И как таких только земля носит?