Николай Станишевский - Цветы к сентябрю

На глаза навернулись слезы, стало тяжело дышать. В ярости он рванул верёвку и принялся сдирать обёрточную бумагу.

— Это твой подарок? — гневно выкрикнул он. — Что это такое? Твой цветок к моему сентябрю?

Последние бумажные обрывки упали на пол, и взору Николаса представилась… картина. Тяжело дыша, он отступил назад и оперся о письменный стол.

Центральной фигурой полотна была красивая, белокурая девушка. Совершенно обнажённая, если не считать прозрачной голубой накидки, опоясывающей грудь и бедра. Её окружала мягкая звёздная ночь.

Николас сглотнул появившийся в горле ком и вытер пот со лба. Он знал, кто она и как её зовут.

Её звали Дженни.

15 августа. Ночью

Описывая вчерашний день, я удивилась, насколько подробно отражаются все поступки и мысли Николаса. Создалось впечатление, будто я нахожусь рядом с ним. Как бы я хотела, чтобы так и было на самом деле!

Но… к сожалению, пока это невозможно. Мне приходится довольствоваться тем, что я сумела сделать себе хотя бы этот подарок. И вместе с ним вырваться из плена.

Собственных иллюзий и всего остального.

Сейчас за окном глубокая ночь. К сожалению, у меня нет возможности писать днём, так как я постоянно занята своим любимым человеком.

Зримо и незримо.

Душой и телом.

Мыслями и воображением.

Иногда моя правая рука сильно устаёт, и тогда я встаю, подхожу к окну и подолгу вглядываюсь в непроглядную темноту. Писать левой я, к сожалению, так и не научилась. В оконном стекле отражается светловолосая женщина, ночью стекло приобретает зеркальные свойства. Женщина сравнительно молода, но бремя переживаний и сомнений успело наложить на её лицо свой отпечаток. В миндалевидных карих глазах затаились осторожность и недоверие.

Эта женщина ждёт своего часа.

Иногда она встряхивает головой, отчего её золотистые пушистые волосы рассыпаются по плечам, и напоминают густой туман, собирающийся на дне глубокого горного ущелья.

И ещё ей кажется, будто она слышит шум моря.

Тяжёлые, тёмные воды в гневе бросаются на черные обнажённые скалы, потом откидываются назад и ещё долго колышутся, словно хотят ей о чём-то рассказать. И тогда на её лице появляется широкая, открытая улыбка.

В этой комнате никого нет, и она это прекрасно знает. Тем не менее, ей постоянно кажется, что Он находится где-то рядом. Вот сейчас Он появится за спиной, нежно обнимет за плечи и ласково скажет:

— Не стоит грустить, дорогая. Я думаю, всё будет хорошо.

В том, что всё будет хорошо, она и так уверена, поэтому, досадно поморщившись, она сбрасывает с плеча воображаемую руку.

Она знает, чего хочет.

Она знает, что всё равно этого добьётся.

А ещё она знает, что устала ждать того, кого так страстно желает…

…Потом я отхожу к столу, и женщина в ночном зеркале исчезает. За окном остаётся лишь непроглядный мрак. И в его чёрном, зловещем дыхании я чувствую приближение долгожданного сентября.

15 августа. Днём

Николас был настолько ошеломлён находкой, что не спал всю ночь. Утром он выглядел бледным и хмурым, под глазами выступили тёмные круги.

Быстро отдав распоряжения Милли по дому, он заперся в кабинете. Во время обеда практически ничего не ел, судя по глазам, его мысли находились далеко и, домохозяйка, наконец, решившись, спросила, что же он всё-таки вчера привёз?

— Картину, — нехотя буркнул Николас.

— Картину? — удивилась Милли. — Вы купили картину?

— Нет, — он угрюмо поковырял вилкой в тарелке. — Я её не покупал. Я её нашёл.

— Как это? — не поняла она.

— Да вот так. Когда я вчера подъезжал к дому, заметил что-то, лежащее возле дерева. Поэтому хочу спросить ещё раз — мне никто не звонил?

— Нет, — Милли промокнула уголки губ свеженакрахмаленной салфеткой.

— За весь день не было ни одного звонка. Вот что странно…

— Что здесь странного? — Николас задумчиво почесал затылок. — Вы же знаете, Милли, мы практически никого не принимаем, да и сам я выбираюсь отсюда чрезвычайно редко. Меня устраивает узкий круг общения. Поэтому нам почти никто не звонит.

— Не согласна, — женщина покачала головой. — Всё равно, хотя бы раз в день, раздаётся телефонный звонок. Я-то знаю — сутками нахожусь дома…

— Ладно, — Николас откинулся на спинку кресла и махнул рукой. — Не хочется продолжать спорить о том, что не имеет принципиального значения.

— Может быть, кто-то хотел сделать вам сюрприз? — предположила Милли.

— Похоже на то, — Николас внимательно посмотрел на картину, висевшую за её спиной. — Вот эта рыба… По-моему, она слишком сильно хочет поймать комара. Для этого даже выпрыгнула из воды. Точно также и я силюсь понять, кто преподнёс мне этот подарок.

— А что на ней нарисовано?

— Дженни, — Николас отложил вилку, достал сигарету и закурил. За столом воцарилось молчание.

— Это, наверное, какой-нибудь ранний портрет? — осторожно предположила Милли. — В смысле, художник нарисовал, а миссис Дженни не понравилось. Вот он и хранил его у себя. А сейчас, узнав, что случилось такое горе, решил хоть чем-то вас порадовать…

— Два года спустя? — горько усмехнулся Николас. — Маловероятно. К тому же, я не помню, чтобы моя жена кому-то заказывала портреты. Да ещё в таком виде…

— В каком?

— В обнажённом! — Николас шумно выдохнул струю дыма.

Домохозяйка сконфуженно засопела.

— Не в этом дело, Милли. Я бы все равно знал, случись подобное.

— А там точно Дженни? — Милли, наконец, пришла в себя.

— Точнее не бывает.

— И вы хотите сказать, что этот портрет нарисован недавно?

— Скорее всего, да. Я специально поставил его так, чтобы солнечные лучи падали под определённым углом. Создаётся впечатление, будто краски светятся изнутри. Понимаете, они, словно становятся прозрачными. И очень хорошо заметно, свежий это мазок или застаревший.

— То есть, картина относительно «свежая»?

— Именно.

— Но кто может нарисовать портрет МЁРТВОГО человека?

— В этом вся соль. Остаётся ещё одно предположение — портрет написан с фотографии.

— Тоже может быть, — Милли кивнула. — Всё это чрезвычайно странно, мистер Николас. Через два года после смерти жены вы получаете её портрет…

— Послание с того света, — он безрадостно хмыкнул. — Напоминает приглашение…

— Куда?

— Туда! Откуда он появился!

— В преисподнюю?

— Милли, перестаньте говорить ерунду! Начитались всякой мистики!

— Разве это не похоже на мистику?

— Нет! — Николас зло погасил в пепельнице окурок. — Я всё равно узнаю, чьи это проделки! Ясно, что мне намеренно морочат голову! Только зачем всё это…

Его гневную тираду оборвал телефонный звонок. Николас застыл с полуоткрытым ртом и вопросительно посмотрел на Милли. Та в недоумении пожала плечами и прошептала: