Крис Муни - Тайный друг

— И ты надеешься, что сумеешь узнать имена пациента или пациентов, которые занимали эту конкретную палату? Могу лишь пожелать тебе удачи.

— Увидимся через час.

Сидя за рулем, Дарби раздумывала над прощальными словами Купа.

Когда «Синклер» закрылся, самых опасных преступников, скорее всего, перевели в другие психиатрические лечебницы. Шизофреников, людей, страдающих раздвоением личности или маниакально-депрессивным синдромом, наверняка обследовали, а потом, вследствие постоянно сокращающегося финансирования на лечение психических заболеваний, перевели в разряд амбулаторных больных и буквально вытолкали обратно на улицу.

Их личные дела странствовали по анналам системы охраны психического здоровья долгие десятилетия. И отыскать историю болезни отдельного пациента, пусть даже имя его известно, будет потруднее поисков пресловутой иголки в стоге сена.

Куп ожидал ее в офисе.

— Где Кит? — первым делом поинтересовалась Дарби.

— Он уехал домой пообедать с женой и детьми, а потом вернется в лабораторию, чтобы помочь нам обработать комнату. Но сначала давай взглянем на фотографию.

Сделав собственные снимки, Куп принялся изучать бумагу. На ней отсутствовали какие-либо пометки или отличительные признаки.

— Судя по прическе и одежде женщины на фотографии, я бы сказала, что она сделана в начале восьмидесятых, — заметила Дарби. — Чем ты собираешься обрабатывать бумагу?

— Нингидрином, смешанным с гептаном, — ответил Куп, включая вентилятор.

Дарби надела защитные очки и респиратор. Куп, натянувший на руки нитриловые перчатки, обработал спреем обратную сторону фотографии. Она стала пурпурно-фиолетовой. Оба принялись внимательно рассматривать бумагу, ожидая, пока нингидрин вступит в реакцию с аминокислотами, оставленными прикосновением руки человека.

Отпечатков пальцев не было.

Куп обработал распылителем края фотографии с лицевой стороны.

— Отпечатков нет и здесь, — заметил он. — К счастью, мы и так знаем, кто он такой.

Ханна Гивенс сидела на краешке кровати, держа на коленях поднос с едой — гренки и яйца, — который мужчина по имени Уолтер Смит оставил на выдвижном сервировочном поддоне-раздатчике. Часов и календаря у нее не было, но это был уже ее второй по счету завтрак. Так что сегодня должно быть воскресенье.

В ее комнате не было окон, но света хватало с избытком. Помещение освещали две симпатичные лампы в стиле «тиффани»: одна стояла на тумбочке возле кровати, а другая на небольшом журнальном столике, заваленном потрепанными номерами журналов «Пипл», «Стар», «Ас», «Космополитан» и «Гламур».

Но самым интересным предметом обстановки оказался большой, белый, изысканно украшенный шкаф. Висевшие в нем блузки были маленького и среднего размера. Ханна носила большой, двенадцатый размер. На дне аккуратным рядком выстроились туфли от разных дизайнеров — «Прада», «Кеннет Коул» и две пары от «Джимми Шу», все шестого размера. Ханна же носила десятый. Совершенно очевидно, что и блузки, и обувь ей не предназначались.

Думая об одежде и журналах с потрепанными страницами, Ханна снова задала себе вопрос: а не жила ли здесь раньше другая женщина? Если жила, что с ней случилось? От мыслей об этом в животе у Ханны возникло неприятное, холодное, сосущее ощущение.

Она поплотнее завернулась в стеганое ватное одеяло, хотя в комнате было тепло. Страх никуда не делся, но, по крайней мере, он больше не держал ее в заложницах. Он затаился где-то в глубинах рассудка, и по какой-то ей самой непонятной причине девушка не испытывала потребности кричать или плакать. Наверное, она просто уже выплакала все слезы.

Проснувшись в первый раз в абсолютной темноте, Ханна, несмотря на головокружение, на какой-то краткий миг поверила, что находится у себя дома. Но потом воспоминания о случившемся обрушились на нее ледяной волной. Она вскочила с кровати и бросилась вперед, вслепую, ничего не видя в темноте, натыкаясь на мебель… Страх подчинил ее себе, превратившись в истерику, и она закричала. Она кричала до тех пор, пока не сорвала голос.

Наконец она нашла в себе силы успокоиться хотя бы немного и принялась обшаривать комнату так, как на ее месте поступил бы слепой: медленными, осторожными шажками; вытянув перед собой руки и ощупывая каждый предмет, чтобы определить его размер и форму. Так, вот это стол. Здесь стоит кресло — кожаное, судя по гладкой, прохладной обивке. Ага, это тумбочка… А это что? На ощупь, похоже, настольная лампа. Она нашла выключатель и включила свет.

Первое, что бросилось ей в глаза, — ее пижама мягкой, розовой фланели. Пижама была ее размера, но при этом ей не принадлежала. Мужчина по имени Уолтер раздел ее. Он входил сюда, пока она лежала без сознания, и снял с нее куртку и остальную одежду. Он видел ее обнаженной.

Но Уолтер, она была уверена в этом, не изнасиловал ее. Оба раза, после того как Ханна занималась сексом, утром она ощущала неприятное жжение внизу живота. А этот Уолтер не насиловал ее, но раздел ее. Он трогал ее? Фотографировал? Что? Что он с ней делал? И что собирается сделать? Для чего она ему понадобилась?

Впрочем, одно было ясно: Уолтер не хотел, чтобы она ушла. В комнате была дверь, но ручка на ней отсутствовала. Рядом на стене была смонтирована цифровая панель, очень похожая на те, которые она видела в офисных зданиях: чтобы открыть с ее помощью дверь, требовались карточка-ключ и код. В двери также имелся односторонний глазок. То есть Уолтер мог заглядывать внутрь, а Ханна ничего не видела через него снаружи.

Очевидно, Уолтер хотел, чтобы ей было удобно. Размерами комната походила на квартиру-студию, без окон, с крошечной кухонькой и стенами, выкрашенными в теплый желтый цвет. Через спинку кожаного кресла с подставкой для книг и такой же оттоманкой был переброшен чудесный плед из красного кашемира. Позади кресла стояла этажерка, на полках которой выстроились зачитанные женские романы в мягкой обложке. За занавеской из непрозрачной ткани скрывался туалет, но ни ванны, ни душа не было. В комнате даже имелся собственный термостат.

В двух шкафчиках, висевших над раковиной на кухне, Ханна обнаружила несколько коробок с крупой и кашей, а также пачку галетного печенья. Плиты не было. В шкафчиках также не было ни столовых приборов, ни вообще чего-либо острого, одна лишь туалетная бумага и гигиенические салфетки, тампоны и весьма странный подбор косметики. Холодильник был забит картонными упаковками с молоком, апельсиновым соком, йогуртом, минеральной водой «Поланд спринг» и всеми видами содовой — кока-колой, пепси-колой, «Маунтин Дью», «Доктором Пеппером» и «Слайсом».

Взгляд Ханны переместился в центр комнаты, к белым розам в пластмассовой вазе, стоявшей на небольшом круглом обеденном столе. Лепестки цветов завяли и начали осыпаться.