Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

Но страха не было, даже волнения какого-то. Совершенно!

Поставив воду на кухне, он надел свои тертые-перетертые джинсы, зимние ботинки и серое видавшее виды пальто. Надо было показаться на работе.

В клубе было как-то непривычно тихо. «Беретов» с утра и всегда было мало, но уборщики-дневальные, обычно громко перекликавшиеся на этажах, сегодня лишь сосредоточенно занимались своим делом. Виталий Петрович, обычно хохотавший и рассказывавший анекдоты, тоже где-то прятался. Серега зашел в кабинет Ивана Федоровича.

— Присаживайтесь, — кивнул тот с мрачной миной на лице. — В курсе дела?

— Утром участковый сообщил.

— Все очень неприятно получается. Очень неприятно… — сказал завклубом. — Шесть убитых. Один из них — наш Миша. Бывший ваш ученик, кружковец.

— Милиция что-нибудь рассказывает?

— Милиция прежде всего спрашивает. Спрашивает и всех подозревает. Меня, вас, Мишу, вашего друга Владика… Покойного.

— Он убит? — спросил Серега так, будто ничего не знал. Он не играл, он уже стал тем человеком, которого вчера не было ни в «Москвиче», ни на шоссе.

— Убит. И еще два кооператора с ним. Ужас! Но они, милиционеры, тоже хороши. Задают такие вопросы, что уже ясно — ты у них под колпаком, как выражался палаша Мюллер. Интересовались, знал ли я, сколько у кооператоров было с собой наличных? Ну знал, приблизительно, а что? «А кто еще знал? Могли вы кому-то об этом сказать?» — и так далее. Сегодня обещали вызвать. Вас, кстати, тоже. Вы хотели с ними ехать в Москву и вдруг не поехали. Причем они вначале, как я понял, вообще считали вас убийцей. Не исчезнувшим, не пропавшим, а именно убийцей!

— Даже так? — без малейшей нервозности усмехнулся Серега.

— Представьте себе! Мне, к счастью, пришло в голову попросить их позвонить участковому. Иван Палыч тут же сказал, что вы вроде бы дома ночевали. Я с этими милиционерами в штатском на их «Волге» подъезжаю к вашему дому, вижу, что калитка только на щеколде или на засове, но в доме вас нет. Спросил у бабки Кузьминишны, она говорит: спортом занимается! И еще прибавила: «Видать, Сергей Николаевич уж совсем стал важный, раз сам завклубом его на работу подвозит!» Ну, мы проехали, посмотрели издали, как вы зарядку делаете. Я говорю милиционерам: «Вот он, разговаривайте с ним!» А они отвечают: «Понадобится — найдем время».

— Не знаете, — спросил Серега, — я им вчера продал картину, цела она? Они ее с собой везти собирались.

— Не знаю. Это вы у милиции спрашивайте. Вообще, будут сумасшедшие дни. Прокуратура, уголовный розыск. Степанковская уже звонила… Главное, тут Сорокин как-то замешан… Это очень неприятно.

— Да ничего, все обойдется! — с более чем искренней участливостью произнес Серега. — Вот людей жалко-особенно Владика…

— Да, вы правы… — вздохнул Иван Федорович. — Вчера еще только был жив, весел, строил планы… Ужас!

— А ведь сегодня вечером Курочкина будет свою программу показывать. Об аукционе. Снимут с экрана, как вы думаете?

— Не знаю. Теперь, может быть, и не снимут.

Тут вошли те, кого, очевидно, сильно боялся Иван Федорович. Крупные, солидные мужчины в аккуратных, хорошего покроя пиджаках, а один в кителе без погон с крупными, майорскими звездами в прокурорских петлицах.

— Здравствуйте! — сказал этот, со звездами. — Мы опять к вам, Иван Федорович. Очень нам нужно побеседовать с одним вашим работником. Панаевым Сергеем Николаевичем…

— Как раз вот он… — Иван Федорович указал прокурорскому чину на Серегу.

— Очень хорошо. У нас это не допрос пока. Дело неофициальное, просто знакомимся, кое-что уточняем. Надо будет — допросим по всей форме, так сказать. Вы, Сергей Николаевич, знаете что-нибудь насчет того, что вчера случилось?

— Слышал, что произошло какое-то страшное убийство, — проговорил, приняв несколько понурую позу, Серега. — Мне рассказали, что погиб мой сокурсник Владислав Смирнов, один из моих учеников по изокружку Миша Сорокин и еще несколько человек.

— Понятно, — работник прокуратуры глянул на Ивана Федоровича с неодобрением. — Скажите, пожалуйста, а когда вы в последний раз виделись со Смирновым?

— У машины, они подвезли меня домой. Вообще-то я хотел вместе с ними ехать в Москву, но сжег утюгом брюки, — вздохнул Серега, — после этого решил не ехать.

— Что, других не было? — участливо спросил прокурор.

— Вот только эти, — Серега показал на джинсы — дыры на дыре.

— Неужели не хватает?.

— Да нет, деньги есть. Мне вон за картину со «Спектра» пятьдесят пять тысяч причитается.

— Как раз вчера они на его книжку переводили, — вспомнил Иван Федорович. — У них наличных немного оставалось…

— Вы говорили — тысяч семь… — поправил один из одетых в штатское.

— Да, около того, точной цифры не знаю. Владислав Петрович показывал мне всю документацию, у нас копии в бухгалтерии есть. Где-то семь пятьсот с рублями и копейками. Общая прибыль примерно 600 тысяч.

— Долларов?

— Нет, рублей. Там инвалюта отдельно посчитана, можете поглядеть.

— Поглядим. А эти семь с половиной? Это что?

— Ну, это часть, которую они взяли наличными из причитающейся доли в прибыли. Им причиталось примерно сорок процентов — 240 тысяч округленно. Это деньги кооператива…

— Ладно, с финансами будем особо разбираться, — прервал Ивана Федоровича товарищ из прокуратуры, — значит, еще один вопрос к Сергею Николаевичу: ваша бывшая жена сейчас является женой Смирнова, верно?

— Да, — Серега уже понял — ищут зацепку.

— У вас не было никаких конфликтов со Смирновым на этой почве?

— Нет. Я даже толком не знал об их браке.

— Значит, у вас были нормальные отношения?

— Конечно. Не то чтобы очень теплые, но вполне нормальные.

— Скажите, а Сорокин Михаил вам знаком?

— Да. Я занимался с ним в изокружке. Довольно способный, очень хорошо писал портреты. После армии предпочел спорт, со мной общался так, мимоходом. Вот у Ивана Федоровича был на хорошем счету, я знаю.

— Совершенно верно! — подтвердил Иван Федорович. — Очень хороший парень, в нашем клубе — одна из ярких личностей, воин, наставник тех, кто помоложе.

— Хорошо. Горбунова Валентина и Епишкина Антона хорошо знаете?

— Знаю. Хотя в клубе они редко появлялись. Я семьи их знаю. Матери обоих со мной в одной школе учились. Семья у Епишкина сложная, родители пьют, почти не работают. У Горбунова получше, но сыном мало занимаются, больше о работе думают.

— Вот-вот! — вздохнул Иван Федорович. — И у нера-' ботающих, и у трудяг, у всех дети портятся.. Упала дисциплина. А перестройка — это не анархия…

— Ну, пожалуй, пока все, — сказал прокурор. — Работайте, товарищи, извините, что оторвал от работы. Всего доброго, увидимся еще, надеюсь. Постарайтесь из города пока не отлучаться. Это не подписка о невыезде, а просьба. Могут понадобиться кое-какие разъяснения.