Валерий Смирнов - Тень берсерка

— Деньги должны не лежать, а работать. Если твой навар прокручивать хотя бы из пятидесяти процентов годовых...

Будяк сосредоточенно пожевал губами, словно его тарелка уже опустела. До сих пор в себя от радости прийти не может. Триста штук, с ума сойти, вдобавок их еще, оказывается, прокручивать можно. Я уже чувствую себя главнее лектора ликбеза экономического образования при наших рыночно-дебильных отношениях.

— Это дело обсосать требуется, — наконец-то созрел для уклончивого ответа мой собеседник и предложил:

— Поедем ко мне. Попаримся, помозгуем. Банька у меня хорошая...

— Девочки на загляденье, — пытаюсь насытить программу местного гостеприимства в нужном направлении, однако Будяк решительно обрывает:

— Ты это брось. Я — человек семейный.

— Можешь выразить мне соболезнование. Я тоже.

Будяк бросил на меня беглый взгляд без тени иронии и встал.

Разговоры за столом стихли с такой скоростью, словно присутствующие уже до отвала закусили мышьяком стаканы с сулемой. Даже вилки перестали стучать по тарелкам, а пышногрудая невеста, настоящая кровь с молоком, так мечтательно уставилась на Будяка, будто в Косятине до сих пор сохраняется право первой ночи за его хозяином, стоящим на страже кодекса чистоты семейных отношений.

— Дорогие мои Лена с Борей, — тихим ровным голосом произнес Будяк, приподняв бокал с водкой. — Дай вам Бог! Горько!

— Горько! — завизжала ожившая свадьба с такой радостью, словно впервые в жизни наконец-то дождалась от кого-то умного слова.

— Горько! — радостно заорал я, искренне сожалея об отсутствии традиционного угощения гостей в местных баньках.

Каким бы ни было прекрасным качество косятинского алкоголя, я окончательно проникся ответственностью за предстоящую работу с Будяком. Разве будет легко с человеком, не догадывающимся о том, что желание гостя — закон для хозяина, а тосты полагается провозглашать исключительно с бокалом шампанского в руке?

К «Метелице» меня доставили поздним вечером, когда многие косятинцы отдыхают, отказавшись от наглого желания дождаться включения электроэнергии. А раз люди уже легли спать — самое время давать им свет, согласно весьма логично составленному графику. Вот и светится аж тремя окнами отель «Метелица», два из которых находятся в холле.

Скрипя по укатанному снежку, к крыльцу отеля подкатила старенькая «Волга» с белорусскими номерами, из которой выпорхнула сказочная девушка моей мечты в красной шапочке. Она немного повозилась с замком багажника и достала из него две пары обледенелых лыж. Неужели потянет их в свой номер? К чему такая предосторожность, вряд ли местные аборигены совершат ночной налет на автомобиль столь редкой модели исключительно ради того, чтобы разжиться парой лыж. Здесь деревьев полно, лес кругом. Не то что в окрестностях Южноморска, где через пару лет от посадок останутся одни воспоминания в связи с ценами на уголь и доходами колхозников. Вот там бы эти лыжи точно на дрова пустили, тем более, в хозяйстве они столь же остро необходимы, как коньки.

Из-за руля «Волги», кряхтя, выбрался румяный, по-детски пухлощекий дядя, приветливо улыбнулся и сказал:

— Добрый вам вечер.

Мне хотелось ответить: «И вам того же тем же местом», однако сдержало присутствие Красной Шапочки. Девушка смотрела на меня с тем же выражением на задорном личике, как в прошлый раз, когда я справлялся с обязанностью уборщика отеля.

— Вечер действительно добрый, — отвечаю незнакомцу и не удерживаюсь от вопроса: — А вы, простите, любите совершать в темноте лыжные прогулки?

— Карбюратор забарахлил, пришлось повозиться. Спасибо, Аленка помогла. Она просто молодец, ей бы мужчиной родиться...

— Дедушка! — в голосе Красной Шапочки послышался упрек.

Я полностью разделял ее точку зрения. В качестве мужчины Красная Шапочка вряд ли бы вызвала у меня неподдельный интерес, несмотря на изменение сексуальных ориентиров общества до такой степени, что очень многие с радостью устанавливали бы в своих домах под Новый год исключительно голубые ели. Сегодня такое удовольствие стоит около двухсот долларов; мне оно, конечно, по карману, однако предпочитаю этим елям традиционные елки зеленого цвета, а красных шапочек — голубым принцам.

— Позвольте представиться, Филипп Евсеевич Чекушин, подполковник в отставке.

Свое отставное звание дядя Филя чеканил с такой гордостью, словно это был чин, следующий после фельдмаршала. Мне захотелось вытянуться перед ним во фрунт и отрапортовать по всем правилам, но, к великому несчастью, мне не пришлось отбывать срок в армии, а значит, хвастать больше нечем.

— Чайку не желаете? — добродушно улыбнулся бывший защитник родины от империалистической агрессии.

Я легко согласился на чаек. Что может быть лучше крепко заваренного чая после экскурсии в будяковскую баньку с приложением из местного продукта под названием «Спотыкач»? Спотыкаться мне не пришлось. Ни в разговоре с Будяком, ни после бутылки, но чай — это именно то, чего не хватает для полного счастья в жизни, если учитывать, что дедушка и внучка занимают один номер.

К действительно прекрасно заваренному «Липтону» я получил вприкуску самый настоящий понос. Не более чем словесный, напавший на Чекушина, безостановочно в течение получаса выдававшего остро интересующую меня информацию о событиях в Анголе, работе в КБ генерала Калашникова и лечении подагры нетрадиционным лыжным способом. Я терпел это ради Аленушки, прекрасно осознавая грозящую опасность. Еще час монолога — и вполне могу заделаться чуть ли не ее братцем по имени Иванушка на стадии преобразования в козленка. И никакой лужи в отпечатке козлиного копыта не требуется, «Липтона» за глаза хватит.

После мемуаров отставника о недавнем посещении госпиталя мне еще острее захотелось не все тех же сказочных аналогий с козлиными экспериментами, а реалий жизни. Было бы здорово, чтобы на товарища подполковника в отставке вместо словесного поноса напал самый настоящий и он устремился на пару часов напрягать вместо меня унитаз в тщательно закрытом сортире. Тогда можно было бы попытаться сделать Аленушке воистину сказочное предложение.

Однако такого счастья мне не улыбнулось, а потому я решил найти путь к сердцу внучки ветерана Чекушина обходным маневром, самым бестактным образом не согласившись с тем, что товарищ Калашников — наиболее умный человек, с которым довелось встречаться подполковнику на своем усеянном подвигами жизненном пути.

— Я бы не сказал, что знаменитый конструктор — очень умный человек, — не без удовольствия прерываю восторги отставника.

Ну какой «Липтон» способен вызвать у подполковника такую обильную испарину? Скромно промолчу о моем главном достижении, выразившемся в его кратковременной потере дара речи.