Стивен Бут - Вкус крови

– Думаю, что вы попали в самую точку, – согласился Питер.

Грейс Лукаш исчезла где-то в глубине дома и оставила их одних. После этого на лице ее мужа появилось выражение неуверенности. Он не захотел присесть, а вместо этого встал на ковер перед камином и покачивался с носков на пятки, глядя мимо Купера в окно, которое выходило на Вудленд-кресент.

– Понимаете, мы все бережно относимся к нашему польскому наследию, – продолжил Лукаш. – Но большинство из нас сейчас в такой же степени британцы, в какой и поляки. А вот мой отец движется в обратном направлении, погружаясь в прошлое, в те времена, когда он практически не знал английский. Балансировать, будучи представителем двух национальностей, – вещь достаточно деликатная. И мне не хотелось бы, чтобы мой отец толкал меня не в том направлении.

– Но ведь вы же родились здесь, не так ли? Так в чем же сложность баланса?

– Наверное, вы удивитесь, – сказал Питер. – Конечно, я наполовину британец. Но каждый раз, когда меня просят написать свое имя, я чувствую себя иностранцем. Некоторые поляки, когда осели здесь, выбрали себе англизированные фамилии. Мою, например, можно было легко превратить в Лукас. В те времена никто бы не стал задавать никаких вопросов. Питер Лукас. Неплохо звучит, правда? Более по-английски вроде бы и не назовешься. Но есть категория людей, которые видят в такой перемене имен некое предательство, отказ от своей национальности и приношение значительной части своего «я» в жертву условностям.

– И ваш отец относится именно к таким людям?

– Да, мой отец и его сестра, моя тетка Кристина.

– А сами вы как считаете?

– По мне, так все это зависит от того, что правильно для каждого отдельного индивидуума, вы не согласны? Все зависит от того, кем каждый из нас видит себя в этой жизни: англичанином, поляком или кем-то еще. То есть самое важное – это то, как сам человек определяет свою идентичность и готов ли он пожертвовать ее частью, чтобы слиться с окружающими. Вот вопрос, который мы должны задать себе в первую очередь.

– Вопрос мне кажется не таким уж простым.

– Вы обратили внимание на руку моего отца? – спросил Лукаш.

– Вы имеете в виду отсутствующие пальцы?

– Да. Он потерял их, когда обморозился после падения самолета. Просто его спасение с пустоши немного задержалось. А отец снял перчатки и попытался остановить кровь, которая хлестала из раны Клемента.

Купер кивнул, хотя этого и не было в тех книгах, которые он прочел.

– Отец и Клемент были более близки друг другу, чем простые кузены, – продолжил его собеседник. – Они были очень близки – как братья. И это не преувеличение. У поляков такое случается. Они выросли вместе в деревне в польской провинции, вместе бежали, когда пришли немцы, вместе оказались во Франции. Когда Францию завоевали, им опять пришлось бежать. Гитлер называл польских солдат туристами Сикорского [114], по имени их главнокомандующего, а еще потому, что они перебегали из страны в страну. Вообще, ему не надо было бы говорить о поляках столь презрительно, потому что в то время они были одними из лучших бойцов на фронте. Понимаете, они были охвачены страстью. И перед ними был враг, которого надо уничтожить. Так вот, Зигмунд с Клементом добрались до Англии и поступили в Королевские ВВС. Английские летчики называли их «Грозные Близнецы», потому что они никогда не расставались и думали, что похожи друг на друга.

– И что, они действительно были так похожи?

– Мне кажется, нет.

– А у вас нет фотографии?

– Есть у отца. Фото ему очень дорого, но, полагаю, он не будет возражать, если вы посмотрите.

Лукаша не было всего несколько секунд, но когда он появился, у него был смущенный вид, как будто он нес что-то постыдное.

– Это фото было сделано, когда мой отец и Клемент Вах только прибыли в Британию. Их тогда разместили на постой в гостинице в Брайтоне. Думаю, что они неплохо проводили там время.

– А кто эти девушки? – поинтересовался Бен, взглянув на снимок.

– Не имею понятия. Если верить отцу, то девушек всегда хватало. Множество девушек для симпатичного молодого человека в форме летчика. А потом, польские летчики были еще и экзотикой. А почему вы спрашиваете?

– Я подумал, что одна из них может быть вашей матерью. Ведь у них был военный роман, правильно?

– Совсем нет. Мои родители встретились только после войны.

– Понятно.

Насколько Купер мог судить, единственное, в чем поляки на фотографии были похожи, это то, что оба были в летной форме. И не больше. Хотя у них было что-то общее в лихо заломленных фуражках, в том, как они расправляли свои плечи, и в славянском разрезе глаз. Зигмунд Лукаш был выше и мощнее, и у него был вид уже взрослого человека. На фото он одной рукой обнимал девушку с темными волосами с перманентом, а вторая его рука лежала на плече его более худощавого кузена Клемента. И похож он был скорее не на близнеца Ваха, а на его дядю или, по крайней мере, на старшего брата.

– Если верить результатам досудебного слушания, Клемент Вах умер от множественных ранений, не совместимых с жизнью. Правда, в документе не указано, чем они были вызваны, – сказал полицейский.

– Мой отец никогда не рассказывал о подробностях катастрофы, – пожал плечами Питер Лукаш. – Но, судя по всему, она была действительно ужасна. Насколько я знаю, несколько английских членов экипажа лишились своих голов. Их выбросило из самолета. Еще двое сгорели заживо, так и не выбравшись из обломков. Мактиг должен был бы ответить за многое. Ему повезло, что его так и не обнаружили.

– А вы думаете, что Мактиг умер, мистер Лукаш?

– Не знаю. Мне кажется, что он сразу же отбыл в Канаду. Не забывайте, что там его ждали жена и только что родившийся ребенок. По рассказам его сослуживцев, он думал только о них и говорил, что мечтает как можно быстрее попасть домой и увидеть их. Знаете, какое-то время мой отец даже собирался в Канаду, чтобы найти его там. Но потом, как мне кажется, он решил носить эту боль и воспоминания в себе. Его ненависть к Дэнни Мактигу была похожа на талисман, который надо холить и лелеять: этот талисман не позволял ему забыть о Клементе, если в этом есть какая-то логика. Если б отец узнал, что Мактиг мирно умер во сне, для него это было бы равнозначно потере талисмана. У него бы не осталось предмета для ненависти. И что самое худшее, он бы больше ничего не смог сделать для Клемента. Он бы стал забывать его. Вы меня понимаете?

– Думаю, да.

– Я много об этом думал за прошедшие годы, – кивнул Лукаш. – Мне кажется, что мы с отцом похожи. И я бы чувствовал себя точно так же в схожих обстоятельствах. Ненависть и желание отомстить – это чувства, которые могут поддерживать в вас жизнь. Это, так сказать, надежные ощущения. И они позволяют вам не разбрасываться.