Стивен Бут - Вкус крови

– А это действительно так необходимо? – вздохнул Питер.

– Боюсь, что с каждой минутой это становиться все необходимее, – ответила Фрай.

Уровень шума в главном зале повысился, как будто люди готовились к какому-то зрелищу. И действительно, на маленькой сцене шли какие-то приготовления. Куперу опять вспомнились новогодние вечера в домах для престарелых, на которых часто выступал хор полицейских. Правда, половина их аудитории засыпала уже к третьей песне – еда и стаканчик сладкого шерри делали свое дело. А эта аудитория только разогревалась. Бен не мог себе представить, какие развлечения могут быть на таком вечере.

– Это пьеса о Рождестве Спасителя, – сказал Лукаш, проследив за его взглядом.

– Что?

– Пьеса о Рождестве… Я уверен…

– Я представляю себе, что такое рождественская пьеса, но ведь сейчас уже середина января.

– Это обед с облатками, – пояснил Лукаш. – Праздник для всего землячества. В отличие от Вигилии, которую празднуют семьей. А рождественскую пьесу сыграют дети из субботней школы.

– Вы хотите сказать, из воскресной, – поправил его Купер, который решил, что начинает кое-что понимать. Многие поляки были добрыми католиками, и, проезжая мимо костела Девы Марии, он видел рядом с ним небольшое здание школы.

– Из субботней, – повторил Питер. – По субботам дети учат польский язык. В этом году некоторые из них будут сдавать экзамен по программе средней школы на обычном уровне. Я сам такой сдавал. И получил оценку «хорошо». Мой отец страшно этим гордился. Говорил, что я говорю по-польски почти так же хорошо, как дети на родине. А теперь в субботней школе учатся мои младшие – Ричард и Алиса.

– Мы, пожалуй, пойдем, – сказала Фрай.

– Если хотите, можете посмотреть пьесу. Я вас искренне приглашаю, – сказал Лукаш.

– Нет, спасибо. Да, вот еще что – нам нужен адрес Эндрю в Лондоне.

– Конечно.

Купер не торопясь допивал свое пиво. У его напитка не было арбузного или перцового привкуса, и травинки в кружке тоже не плавали, и это Бена, честно сказать, расстроило. И тем не менее у пива было какое-то трудно определимое послевкусие, которое, как уже понял полицейский, будет мучить его до самого утра.

– Мистер Лукаш, – произнес Купер, – а что-нибудь еще выводило вашего отца из себя до визита Ника Истона?

– Вы правы, – кивнул Питер. – Моего отца взбесило растаскивание обломков самолета, которое продолжается вот уже много лет. Последней каплей стал портсигар Клемента, который появился неизвестно откуда. Это старый серебряный портсигар, который Клемент привез сюда еще из Польши и на котором были выгравированы его инициалы. Мой отец тогда здорово разозлился. Он хотел знать, откуда портсигар взялся и кто забрал его у Клемента. Отец считает, что растаскивание обломков равно осквернению могил, потому что они по сути и есть военные могилы. И вот вся его ненависть выплеснулась из-за этого портсигара. Она была направлена против людей, которых он называет стервятниками.

– Стервятниками?

– Ну да, стервятниками. Пожирателями падали. Отец говорит, что эти люди, как стервятники, питаются трупами.

– Ваш отец сам видел этот портсигар или ему о нем рассказали?

– Сам, и даже держал его в руках. Так что ошибки здесь быть не может.

– А кто его ему показал, мистер Лукаш?

– Ну…

– Позвольте я сам попытаюсь угадать. Может быть ваш сын, Эндрю? – Купер подождал, пока поляк слегка кивнул. – Как вы думаете, могли они сцепиться по этому поводу в прошлое воскресенье?

– Боюсь, что именно так все и произошло, – согласился Питер, допив последнюю каплю своей медовой водки.

Бен Купер почувствовал холод, когда они вышли из Дома комбатантов. Он увидел, что стоит на Харрингтон-стрит, недалеко от дома Уолтера Роланда.

– Мы должны найти Эндрю Лукаша, – сказал он Диане.

– Тогда добавь его в свой список, – ответила та. – Малышка Хлоя, Эдди Кемп, Эндрю Лукаш… А что, если они все трое прячутся где-то в одном месте? Правда, для это понадобится вся твоя знаменитая удача, а, Бен?

– Похоже, Ник Истон задавал вопросы не о тех людях, – заметил Бен.

– О стервятниках? О тех, кто так разозлил старика из-за того, что занимался мародерством на обломках самолета?

– Может быть, и так. А еще нам надо обязательно поговорить с Грэмом Кемпом, братом Эдди. Все говорит за то, что он здесь самый крупный коллекционер всего, что связано с воздухоплаванием. И если кто-то и знает о том, откуда берутся такие предметы, как, например, портсигар Клемента Ваха, то это он.

– А он живет в Идендейле?

– Если верить тому мужику, в Лиденхолле.

Они добрались до «Тойоты» и подождали, пока отопитель не очистил ветровое стекло от измороси, предвещавшей очередную холодную ночь. Небо было абсолютно безоблачным и звездным. Для уборочной техники предстояла еще одна тяжелая ночная смена.

– Интересно, насколько Грэм Кемп близок со своим братом, – вслух размышляла Фрай. – А вдруг он тоже принимал участие в двойном нападении в ночь на понедельник?

– Это может быть связующим звеном, – взглянул на нее Купер.

– Думаю, завтра на брифинге мы сможем представить парочку многообещающих направлений расследования, – потерла руки Диана.

– Тогда преимущество будет у нас в руках, – заметил Купер. – Сержант Кодвелл будет впечатлена.

– Ладно, Бен. Соглашусь, что это тоже важный фактор.

– А с другой стороны, – продолжил констебль, – что, если кто-то принял самого Истона за такого вот мародера?

– Что?

– Если он задавал не те вопросы, то мог произвести не то впечатление. На кого-то, кто был недоволен тем, что обломки авиакрушения растаскиваются.

– Например, на кого?

– На кого-то, у кого есть в этом личная заинтересованность. На кого-то, кто потерял в катастрофе близкого родственника. На того, кто считал это мародерством и осквернением могил.

– Ты хочешь сказать, на кого-то вроде Зигмунда Лукаша?

– Со стороны Питер Лукаш выглядел абсолютно спокойным, – сказал Купер. – И всю ненависть к стервятникам он приписал своему отцу. А вдруг в глубине души он полностью с ним согласен?

Купер завел «Тойоту», и они поехали по Харрингтон-стрит мимо костела Девы Марии Ченстоховской, мимо польской субботней школы и освещенных окон Дома комбатантов.

Бен подумал, что старые традиции обедов с облатками неизбежно исчезнут со смертью стариков. В семье Лукашей Зигмунд и его сестра Кристина были последними, кто родился в Польше. Остальные были уже англичанами, даже Питер Лукаш, хотя в присутствии старика отца он так же расправлял плечи и так же смотрел на собеседника, как молодые Зигмунд и Клемент на той старой фотографии, которую видел Купер.

Констебль чувствовал, что вступает на не известную ему территорию – ведь этих людей нельзя было сравнить с беженцами из Ирана или Албании. Поляки жили в Дербишире вот уже почти шестьдесят лет. И он тоже жил рядом с ними, хотя и ничего о них не знал.