Николь Нойбауэр - Подвал. В плену

Полицейский опустил газету.

– Он ни с кем не разговаривает с тех пор, как я заступил на смену, – заявил он. – Его отец приходил, но только отца и было слышно.

– Вы же не оставляли их наедине? – с тревогой спросил Вехтер.

– Нет, но, если честно, французского я все равно не знаю. – Полицейский снова принялся читать о зиме столетия.

Доктор защелкнул карман на кнопку.

– Давайте дадим мальчику поспать. Мы ведь можем поговорить и снаружи, мне тоже нужно к выходу.

На ходу Вехтер обернулся и бросил в сторону кровати:

– До свидания, Оливер. Я приду еще.

Светлые ресницы дрогнули или ему всего лишь показалось?

В коридоре Бек бессовестным образом сладко зевнул.

– Сколько вы уже на ногах, господин доктор? – спросил Вехтер.

– Тридцать шесть часов. – Бек снял очки и помассировал переносицу. – Стариков много. Зимой умирают старики. Если сейчас в институте никто не умрет, у меня наступит конец рабочей недели.

Врач толкнул тяжелую двойную дверь, а Вехтер придержал ее локтем. Только ни к чему не прикасаться, чтобы не подхватить устойчивых к лекарствам больничных микробов. Этот запах супового концентрата и моющего средства будет преследовать Вехтера, наверное, еще несколько дней. Если, конечно, это был действительно суповой концентрат. К счастью, сейчас он уйдет из этой больницы.

Здесь умирают люди.

Какой-то частью мозга Вехтер понимал, что тут и дети рождаются, и ноги сломанные гипсуют, но эти мысли он настойчиво вытеснял.

Бек протянул ему тонкую папку и конверт с рентгеновскими снимками:

– Мое заключение. Фотографии на флешке, а вещественные доказательства уже в пути.

– Огромное спасибо. – Он пролистал документы в скоросшивателе. Все на латыни. Теперь Вехтеру понадобится честолюбец Ханнес, но его еще утром забрал Целлер. – От таких терминов у меня мозг сломается, мне бы все это на гражданском языке.

Бек ухмыльнулся:

– Могу себе представить. Давайте начнем сначала. Коллега здесь, на станции скорой помощи, сказал мне, что пациента доставили с обезвоживанием и переохлаждением. Если бы вы его не нашли, состояние Оливера могло стать критическим.

Когда же он попал в руки преступнику? Или преступникам? Действовать мог и один человек, и несколько. И сколько их было в этом гнилом деле? Или Оливер сам был преступником? Руки его были в крови, и скоро полицейские узнают, кому она принадлежит. Он пил для храбрости? Или пытался заглушить боль? Раны могли появиться из-за того, что женщина оказывала сопротивление. Невероятно! Но Вехтер научился не исключать невероятные варианты, обдумывать до конца каждую возможную цепочку событий.

Они остановились перед лифтом, и комиссар нажал кнопку, продолжая теребить полу пиджака. Он готовился задерживать дыхание во время поездки: кто знает, не катаются ли иногда на этом лифте пациенты из инфекционного изолятора.

– Расскажите мне что-нибудь о его травмах.

– На затылке у него ушибленная рана, нанесенная тупым предметом. Прямой контур, весьма вероятно, лестничная ступень или угол мебели. Мальчик мог упасть.

Лифт остановился, и они вошли в него.

– Вам тоже на первый этаж, господин главный комиссар?

– Хм-м-м…

– Кроме того, у него множество кровоподтеков на ребрах и в области почек. Ушиб позвоночника.

Вехтер мысленно представлял, как можно было получить такие травмы. На Оливера Баптиста обрушились удары, мальчик упал, скорчился, закрыл лицо ладонями, чтобы защититься; преступник подошел ближе, когда Оливер уже лежал на полу. Так могло происходить, но не обязательно в точности так. Преступник в воображении Вехтера все еще был темным нечетким силуэтом.

Двери лифта раскрылись, выпустив их в вестибюль. Вехтер глубоко вдохнул, вновь наполнив воздухом легкие. После тишины коридоров их внезапно окружил гул голосов.

– Я видел порезы на его запястьях.

– Ох, он нанес их себе сам, – произнес Бек.

Ну конечно, до этого Вехтер и сам мог бы додуматься. Он сталкивался с подобным не в первый раз, но, как всегда, не мог осознать, почему человек добровольно так с собой поступает. Нечто внутри него отказывалось понимать такие вещи.

– Я это часто вижу у подростков его возраста, – продолжил Бек, словно речь шла о бейсболке или болтающихся штанах. – О причинах не берусь судить, не зная предыстории.

– А что с его раненой рукой?

– Два перелома на пястных костях.

– Он защищался? Или отбивался?

Жизнь его многому научила, особенно в ту пору, когда он стоял охранником при входе на деревенскую дискотеку: бить кого-то прямо в лицо – это очень плохая идея.

– Точно могу сказать, что нет. Суставы пальцев не повреждены, и направление перелома не совпадает. Это было насильственное воздействие извне. Возможно, кто-то наступил ему на руку, а может быть, он пытался прикрыться.

– Он не защищался?

– Не типичные повреждения для самозащиты. Вы же знаете, о чем это говорит.

Вехтер кивнул:

– Отсутствие сопротивления указывает на домашнее насилие.

Темный силуэт в его голове обретал очертания. Он должен был держать свой ум открытым. Иначе возникала опасность, что он построит дело вокруг одной теории. Домашнее насилие указывало на отца. Но его ведь не было на месте. Или самым тяжким его проступком стало как раз отсутствие? Кроме него, в жизни Оливера все равно никого не было.

– А он вам действительно ни слова не сказал? – спросил он.

– Сказал немного. Мальчик ничего не может вспомнить о том, что произошло в тот день. Ретроградная амнезия, это не редкость, особенно после столь травмирующего события. И пробел в памяти может в любой момент восстановиться, но все может остаться и без изменений. Он спрашивал, когда придет его папа.

Они остановились на выходе. В кармане халата врача раздался пронзительный писк бипера.

– Он поправится. Перелом полностью срастется, ушиб позвоночника он будет ощущать еще некоторое время, но не останется никаких последствий. По крайней мере физических. – Бек вынул визжащий пейджер, внимательно изучил сообщение на дисплее и нахмурился: – Ничего с выходными не получится. А еще говорят, что при таких холодах становится спокойнее.

– Напротив. Люди торчат в своих тесных натопленных квартирках и ненавидят друг друга.

– Наверное, это так. К сожалению, мне придется отправиться в путь. Приятно работать с живыми, можно рассчитывать на хороший конец. Хотя… – доктор бросил пейджер обратно в карман, – иногда ведь и они умирают.

Вехтер как раз хотел захлопнуть папку, как вдруг его взгляд упал на одну строчку.

– Господин доктор, пока вы не ушли… Здесь упоминаются переломы ребер.

– Ах, это. – Бек снял халат и запихнул его во врачебную сумку. – Старая, очень старая травма. Давно зажила.