Марк Найканен - Парад скелетов

Мы вышли на мощеную дорогу. Металлические столбы преграждали вход в боковую аллею. Я поставил машину в конце дороги – микроавтобус, который в подобных пригородах не вызывает никаких подозрений. «Форд-эколайн» без окон. Такие машины обычно используют флористы, водопроводчики или настильщики ковров, хотя я однажды читал, что кто-то из профессионалов ФБР назвал эти автомобили любимым транспортом серийных убийц.

Только мы ступили на тротуар, как собака снова присела и облегчилась. Я одобрил ее вольное поведение, дал ей кусочек бисквита, чтобы у нее не пропал ко мне интерес.

В доме, за которым я наблюдал с понедельника, было два этажа. Серые ставни, на первом этаже выглядели несколько темнее. По всему периметру протянулась белая окантовка. Ровная, как фарватер, дорожка из кирпичей. Зеленая, почти мерцающая на солнечном свете.

На первом этаже они успели повесить занавески. Это я тоже одобрил. Занавески определенно мне на руку. И еще: в день их переезда я заметил, что внутренняя лестница спускается прямо к входной двери. Дурной Фэншуй, вся энергия выливается прямо на улицу. Из-за этого все, кто здесь живет, будут болеть. Сомневаюсь, чтобы новые жильцы это понимали, но они это узнают сами, и очень скоро.

Новые жильцы – это Вандерсоны. Их четверо: муж, жена, дочка-подросток. Ей не более четырнадцати, и у нее такая прекрасная кожа, что хочется ее потрогать, погладить и не выпускать из рук. Есть еще сын лет девяти – десяти. Судя по всему занудный мальчишка, подвижный, всегда готовый набезобразничать. А вот собаки у них нет. Это очень важно. Собаки всегда мешают. Даже маленькая собачонка может поднять тревогу. Вот кошки другое дело. Они могут быть очень забавны в своем вероломстве. После того как я кончал с семьей, кошки терлись о мои ноги, словно говоря: «Спасибо, господин Грабитель. Да я никогда их уж так сильно и не любила». Но даже кошек нельзя упускать из виду, особенно если они живут в доме. Хотя я иногда с удовольствием скармливал им домашних канареек или попугаев. Я не просто получаю удовлетворение от утоления хищных инстинктов, но кое-чему и учусь, наблюдая, как зверь охотится за своей жертвой. Попугаи, например, отчаянно борются за жизнь. А вот канарейки просто умирают от страха. После того как их загонят в угол или прижмут к полу, они замирают, смотрят в раскрытую кошачью пасть и потом буквально падают замертво.

Люди во многом точно такие же. Есть различные уровни страха, но самое удивительное в том, что все семьи, с которыми мне приходилось иметь дело, очень похожи друг на друга.

Никогда не упускаю случая дать им это понять. Полагаю, что Вандерсоны не составят исключения. Они выглядят такими же нормальными, как столбы забора.

Они переехали сюда из Пенсильвании. Из Гаррисберга, если точнее. Откровенные дураки. А я всегда пользуюсь архивными записями. Мне не нужны семьи, которые переехали с другого конца города или жили до этого за два квартала отсюда. Лучше, когда они приехали издалека. Уехали подальше от тех, кто их знает, от тех, кто может вспомнить о них в любой час, на следующий вечер или через день. Дайте мне один день, и меня уже не найти. Тут Вандерсоны вполне подходят...

Я дал собаке последний кусочек бисквита, поощряя ее естественное самолюбие. Она сожрала кусок и завиляла хвостом. Судя по всему, она не скучает по своим щенкам. Мы вместе поднялись на крыльцо.

– Спокойно. Рядом, – приказал я собаке и нажал кнопку звонка. Внимательно прислушался, чтобы услышать, работает ли звонок. Не стоит торчать на виду больше, чем это необходимо. Никогда не знаешь, наблюдает ли за тобой кто-нибудь или нет. Звонок у Вандерсонов оказался довольно мелодичным.

Дверь открылась. Мальчик. Он высунул в щель личико и уставился на меня, потом перевел взгляд на собаку. Собака завиляла хвостом и попробовала привлечь его внимание. Она великолепно выполняла свою работу, однако парнишка не клюнул.

– Что вам надо? – спросил он так, словно давно знал меня, и я ему уже изрядно надоел.

– Мама или папа дома? – спросил я, наклонив голову так, словно собирался заглянуть в дом.

– Мама, мам! – заблеял паренек.

Услышав, что возня на кухне стала громче, он обернулся. Мама была привлекательней, чем казалось издали. Но ее голос...

– Да... Чем могу помочь? – выглядела она слишком нерешительной, полной подозрений.

Обычно новоселы доверчивы. Новые соседи заходят знакомиться, приветствуют их. А тут что такое? Недружелюбные соседи? Неужели никто к ним еще не зашел с бутылкой вина или тарелкой пирожков? Я специально выждал несколько дней, чтобы с этим было уже покончено. Сначала они должны принять меня за очередного нового соседа. И тут я вспомнил: они же с Дальнего Востока.

Я представился как Гарри Батлер. Гарри очень неприметное имя, не вызывает никаких ассоциаций. Скажи им Тед, и они сразу подумают о Рузвельте; Джон, и они тут же вспомнят Леннона. А вот Гарри? Если они молодые, то вспомнят Поттера, а если пожилые – Трумена.

– Извините за беспокойство, но я жил в этом доме, когда был еще ребенком. Можно ли войти и посмотреть на дом, взглянуть на мою бывшую комнату? Я только что с похорон моей матери, у меня там ее вещи, – я кивнул в сторону микроавтобуса. – Прежде чем уехать из города, мне захотелось взглянуть на наш старый дом. Я давно здесь не был, а у меня столько приятных воспоминаний об этих местах.

Это ключевой момент в деле: сочувствие. Я хвалю их вкус и демонстрирую нашу обоюдную любовь к дому. На этом этапе нужно лишь найти точку соприкосновения. Все надлежит сделать тихо и спокойно.

Она никогда не была так привлекательна, как сейчас в этом платье. Вы никогда не представите себе, что некоторые женщины носят дома.

И еще я подумал, не мормоны ли они, не наткнулся ли я на сборище религиозных фанатиков. Я бы тогда с лихвой расплатился с аккуратно подстриженными миссионерами. Не один год эти гады нарушали мой покой. Платье госпожи Вандерсон заставило меня задуматься именно об этом. Я прекрасно знал, что она большую часть дня бездельничает – наблюдал за ней. А само платье не что-то там экстравагантное, нечто вроде халатика. Вы уж меня извините, но это чистая правда, такое носила еще старенькая Джун Кливер.

Меня это ужасно возбуждает. Даже не знаю, она ли сама, ее ли платье, ее колготки или просто предвкушение того, что случится, но мне пришлось собраться, чтобы продолжить диалог. Замолчи я – и это было бы ужасной ошибкой. Нельзя слишком выпячивать свое желание. Я, как продавец, продаю себя и свое потерянное в этом доме детство.

Некоторые женщины обладают необычайно сильной жаждой жизни. И если они сказали... Нет, не думаю, что мне тогда надо было бы развернуться, извиниться за отнятое время и уйти. Я не мог торопить события и напомнил себе об этом, когда ее глаза затянулись дымкой, а губы плотно сжались. Но прежде чем она успела что-либо сказать, меня спас ее муж. Я увидел его, как только он появился. Защитник семейства, здоровый жизнерадостный парень, который пригласил меня в дом и рассказал, что и сам всегда хотел бы вернуться, посмотреть на свой дом детства.