Блейк Пирс - Мотив для убийства

— Капитан, подождите.

Он хмуро покачал головой.

— Хватит, Эйвери, пожалуйста. Хватит. Хорошо? Шеф надрал мне задницу. Мэр очень зол. Я получаю жалобы от всех, кому ни попадя, и все они на тебя. Но, самое худшее, если честно, — печально произнес он, — самое ужасное, что они не о тебе, как таковой. У нас три тела за неделю. Три трупа, Эйвери. И ни одного подозреваемого. Нет зацепок, я прав?

Эйвери вспомнились движения убийцы и его взгляд в камеру на парковке.

— Я найду его, — ответила она. — Клянусь.

— Только не при мне, — ответил О’Мэлли. — Ты отстранена. Решение вступает в силу с этого момента. Передашь дела Коннелли.

— Капитан…

— Ни слова больше, Блэк. Ни слова, потому что я пока спокоен. Я сохраняю спокойствие, хотя это очень расстраивает и меня. Но если ты подтолкнешь меня, я не сдержусь. Все это давление сказывается и на мне. Ты отстранена. Я хочу, чтобы ты передала Коннелли все в течение часа. Любую имеющуюся информацию с последнего места преступления в Белмонте. Что у нас с ним? Где тело? Нет, не говори. Я хочу, чтобы все это было зафиксировано в письменном виде, вместе со всеми уликами, которые есть. Укажи все, ясно? Затем ты свободна. Придешь в понедельник и мы решим, как быть дальше. Я хочу все обдумать на выходных.

— Я отстранена, — произнесла она.

— Ты отстранена.

— На благо дела?

— На благо, — кивнул он.

— Я все еще работаю в убойном?

О’Мэлли не ответил.

Эйвери некуда было идти. Ее любимым местом был тир, но это для копов, а она больше не ощущала себя полицейским. Ее квартирка была темной и пустой и она понимала, что если пойдет туда, то просто упадет на кровать и проведет там несколько дней.

Местный паб, расположенный за углом ее дома, был открыт.

Она дала начало своему освободившемуся утру.

— Скотч, — попросила она, — хороший.

— У нас много хорошего, — ответил бармен.

Эйвери не узнала его. Она посещала бар только по ночам.

«Уже нет, — резко подумала она. — Теперь я пью и днем».

— Лагавулин! — потребовала она, хлопнув по бару.

В баре в это время находилось всего несколько человек — пара стариков, которые выглядели так, словно пили лишь для того, чтобы сохранить себе жизнь.

— Еще один! — крикнула Эйвери.

После четырех порций, она почувствовала себя опустошенной.

Странно, но это ощущение напомнило ей о прошлом. После того, как Говард Рэндалл снова убил после своего освобождения, которого так добивалась Эйвери, будучи гением защиты, она загуляла на несколько недель. Все, что она помнила из того времени, это одинокие ночи в ее темной комнате и похмелье, а также постоянное присутствие в СМИ, которые, казалось, крутили информацию по кругу.

Она уставилась на себя, на свою руку, одежду и на других людей в баре.

«Смотри, как низко ты пала, — подумала она. — Ты уже даже не коп».

Ничто.

В голове появился образ смеющегося отца: «Думаешь, ты особенная, — сказал он однажды, приставив пистолет к ее виску. — Это не так. Я сделал тебя и я могу забрать тебя».

Эйвери, спотыкаясь, пошла домой.

Лицо убийцы, автомобильные маршруты, ее отец, Говард Рэндалл сменялись в голове один за другим, пока она не отключилась в собственных рыданиях.

Эйвери провела остаток дня в постели, закрыв жалюзи. Периодически она вставала, чтобы умыться, сделать пару глотков пива или слопать что-нибудь из остатков в холодильнике, а потом возвращалась в свою комнату и падала на кровать.

В 10:00 в субботу зазвонил телефон.

Автоопределитель сообщил, что это Роуз.

Эйвери, все еще сонная, подняла трубку:

— Алло.

Голос на другом конце провода был жестким и безжалостным:

— У тебя замученный голос. Я разбудила тебя?

— Нет-нет, — ответила Эйвери и села, чтобы вытереть слюну с подбородка, — я не сплю.

— Ты не отреагировала на мое письмо.

— Какое письмо?

— Я ответила тебе, согласилась на обед. Он еще в силе?

Эйвери потребовалась секунда, чтобы сообразить, о чем говорит Роуз. Она вспомнила, что отправила ей письмо на пике возбуждения, когда была уверена, что вот-вот поймает убийцу. Теперь, с похмелья, будучи изгоем на работе и даже неуверенной в своей позиции на работе, она совсем не хотела одеваться, краситься и вести себя, как любящая мать перед дочерью, с которой они живут раздельно.

— Да, — произнесла она. — Конечно, не могу дождаться нашей встречи.

— Ты уверена? Твой голос звучит ужасно.

— Я просто… Все в порядке, дорогая. В полдень, правильно?

— Хорошо, увидимся.

Линия оборвалась.

«Ох, Роуз», — подумала Эйвери, глубоко вздохнув.

Они были чужими друг другу. Эйвери никому не сознавалась в этом, но следить за Роуз и пытаться стать ей хорошей матерью, было настоящим кошмаром. Когда-то идея материнства казалась ей прекрасной: новая жизнь, чудо рождения, вероятность того, что Роуз поможет спасти отношения с Джеком. Однако, на практике это оказалось чересчур утомительным, неблагородным занятием и лишь дополнительной причиной ссор с бывшим мужем. При любом удобном случае, Эйвери нанимала няню, отдавала дочь в детский сад или просто передавала Джеку. Работа была ее единственным убежищем.

Она подумала, что была ужасной матерью.

Хотя нет, она напомнила себе, что все было не так плохо. Она искренне любила Роуз.

Было множество и хороших воспоминаний. Иногда они смеялись и переодевались вместе. Эйвери даже научила ее носить туфли на высоких каблуках. Были и объятия, и слезы, и поздние посиделки перед телевизором с мороженным.

Все это, казалось, было так давно.

Потом они держались на расстоянии друг от друга на протяжении многих лет.

После дела Говарда Рэндалла, Джек подал прошение об опеке и получил его. Он сообщил, что Эйвери была никудышной матерью и привел многочисленные доказательства, включая снимки, когда Роуз пыталась перерезать себе вены или копии текстов и писем, отправленных матери, но на которые так никогда и не были получены ответы.

Эйвери задалась вопросом, когда она в последний раз видела дочь.

На Рождество. Хотя нет, пару месяцев назад. Она случайно встретила ее на улице. Они столько не виделись, что Эйвери практически не узнала дочь.

Теперь же Эйвери хотела быть матерью, настоящей матерью. Она хотела быть тем человеком, к которому Роуз пойдет за советом, у кого останется переночевать и с кем объестся мороженным.

Боль продолжала одолевать Эйвери, бесконечная боль в сердце и животе, напоминающая ей о том, что она натворила в прошлом и что она все еще должна была сделать, как детектив, чтобы искупить свою вину. Это был червь, гигантский темный монстр, которого надо было накормить.

Справедливости не существует.

Эйвери взяла себя в руки.