Блейк Пирс - Прежде чем он убьёт

— У тебя всё? — спросила Стеф.

— Есть ещё кое-что, если ты не против, — сказала Макензи.

— Что такое?

— Когда ты говорила с мамой, она хоть разок обо мне спросила?

Стеф долго молчала, прежде чем наконец ответить. Голос её снова стал сонным:

— Зачем ты себя мучаешь?

— Она спрашивала обо мне? — чуть громче и немного менее сдержанно повторила Макензи.

— Спрашивала. Она спрашивала, не думаю ли я, что ты можешь одолжить ей немного денег. Я сказала, чтобы она спросила у тебя сама. Всё.

Макензи стало невероятно грустно. Матери всегда было нужно от неё только одно.

Она прижала телефон к уху, чувствуя, что вот-вот расплачется, и не зная, что ещё сказать.

— Послушай, — сказала Стеф, — мне правда надо идти.

Она положила трубку.

Макензи отшвырнула телефон на кровать и какое-то время просто смотрела на него. Их разговор длился не более пяти минут, а казалось, что прошла целая жизнь. Как ни странно, но это их общение прошло намного лучше, чем прошлые несколько раз, когда разговоры заканчивались руганью по поводу того, что случилось с семьёй, и кого винить в том, что случилось с матерью после смерти отца. Но с другой стороны, этот разговор был даже хуже, чем другие.

Она думала о годах, которые пролегли тёмной полосой между той ночью, когда она нашла отца, и тем вечером, когда её мать впервые увезли в психлечебницу. На тот момент Макензи было семнадцать; Стеф уже училась в колледже на журналиста. С того вечера для них троих всё пошло наперекосяк, но пережить случившееся и выйти победителем в сложившихся обстоятельствах удалось только Макензи.

Заканчивая одеваться, она подумала о матери, гадая, почему та возненавидела именно её. Этот вопрос сидел в подкорке её сознания, и она возвращалась к нему только тогда, когда всё было совсем плохо.

Делая всё возможное, чтобы отвлечься, она взяла телефон, значок и пистолет и полная решимости отправилась на работу. Что ей делать дальше? Каков будет её следующий шаг?

Впервые со времён повышения до звания детектива, Макензи казалось, что она зашла в тупик.

«Тупик» , — подумала она, и вдруг кое-что поняла.

Она вспомнила просёлочную дорогу, где было найдено второе тело. Разве она не заканчивалась тупиком, упираясь в то поле?

А заброшенный дом? Гравийная дорога, которая вела к нему и телу третьей жертвы, заканчивалась тупиком на небольшом, не асфальтированном участке перед домом.

— Тупик, — вслух проговорила Макензи, выходя из дома.

Она вдруг поняла, что делать дальше.

В его гостиной было почти темно. Свет проникал лишь тонкими полосками, пробиваясь через закрытые жалюзи. Он сидел в старом кресле и смотрел на старый письменный стол-бюро, стоящий в углу комнаты. Крышка была убрана, открывая миру трофеи, взятые им с каждого жертвоприношения.

Там лежала дамская сумочка, а в ней — кошелёк. В кошельке находились водительские права на имя Хейли Лизбрук. Здесь же лежала юбка, которую он снял с женщины, которую повесил в поле; локон рыжевато-белых волос с чёрными кончиками принадлежал той, которую он оставил за заброшенным домом.

Под крышкой оставалась ещё масса места для других трофеев, которые он возьмёт с будущих жертвоприношений. Они будут служить напоминаниями о каждой женщине, жизнь которой он забрал во имя работы, которую ему поручил делать Господь. Он был рад тому, как всё шло пока, но понимал, что ещё много предстояло сделать.

Он сидел в кресле, изучающе глядя на напоминания — его трофеи — и ждал, когда солнце взойдёт над горизонтом. Утром он снова примется за работу.

Глядя на предметы в столе, он (вновь) задумался над тем, не стал ли он плохим. Нет, он хороший. Кто-то должен делать эту работу. Самые сложные поручения всегда даются тем, кто не боится их выполнить.

Просто иногда, слыша, как женщины кричат и молят о пощаде, он думал, что с ним что-то было не так.

Когда лучи света на полу превратились из прозрачно-жёлтых в почти слепяще-белые, он понял, что время пришло.

Он поднялся с места и направился на кухню. Он вышел из кухни через сетчатую дверь и направился на задний двор.

Двор был небольшим. Его окружал старый забор из рабицы, который выглядел здесь слегка не к месту, сливаясь с убогостью соседних домов. Трава была высокой и поросла сорняком. Пока он пробирался сквозь высокую траву, он слышал жужжание пчёл и видел, как другие безымянные насекомые разбегаются во все стороны от его ног.

В конце двора, занимая почти весь левый угол, располагался старый сарай. Он был бельмом на глазу и без того непривлекательного участка. Он подошёл к нему и дёрнул висящую на заржавевших петлях дверь. Она со скрипом открылась. Внутри было промозгло и темно. Прежде чем войти, он оглядел соседние дома. Никого не было дома. Он отлично знал распорядок жизни соседей.

Сейчас в безопасном свете девятичасового солнца он вошёл в сарай и закрыл за собой дверь. Здесь сильно пахло деревом и пылью. Когда он вошёл, большая крыса пробежала вдоль задней стены и выбежала на улицу через щель в досках. Он не обратил внимания на грызуна, отправившись к трём длинным деревянным столбам, стоящим справа. Они стояли в форме небольшой пирамиды: один лежал на двух других. Ещё десять дней назад здесь их было шесть. Другие три столба были использованы с пользой ради продолжения его работы.

Пришло время готовить следующий.

Он подошёл к кедровым столбам и нежно провёл рукой вдоль обшарпанной поверхности того, что лежал поверх остальных. Он направился в угол сарая, где стоял небольшой рабочий стол. На нём лежала старая ручная пила с загнувшимися и заржавевшими зубьями, молоток и долото. Взяв молоток и долото, он вернулся к столбам.

Чувствуя тяжесть молотка в руках, он думал об отце. Его отец был плотником. Много раз отец повторял, что и Господь наш Иисус тоже был плотником. Думая об отце, он не мог не вспомнить мать. Он также вспомнил, почему она ушла от них, когда ему было всего семь лет.

Он вспомнил мужчину, который жил выше по улице и приходил к ним, когда отца не было дома. Он вспомнил скрип кроватных пружин и грязные слова, которые доносились из спальни наряду с криками матери — криками, которые одновременно казались возгласами счастья и боли.

— Это наш секрет, — говорила мать. — Он просто друг, и твоему папе не нужно о нём знать, хорошо?

Он соглашался. К тому же, мать казалась счастливой. Отчасти поэтому он был так удивлён, когда она их бросила.

Он положил руки на верхний столб и закрыл глаза. Муха на стене, должно быть, подумала, что он молится или каким-то образом общается со столбом.

Закончив, он открыл глаза и взялся за молоток и долото.

Он начал работать долотом в слабом свете, пробивающемся через щели в досках.