Стивен Кинг - Конец смены

— Пит, — говорит он, — ну что ты все с этими сообщениями? Ведь у тебя есть номер мой в быстром наборе.

— Я так понимаю, Холи программировала тебе телефон и какой-то убойный рингтон поставила, — отвечает Пит. — По ее мнению, ужасно смешной. А еще, прихожу к выводу, что ты звук на максимум поставил, глухомань!

— Текстовые сообщения на полную громкость сигналят, — объясняет Ходжес. — Когда звонок — то телефон просто мини-оргазмирует о мою ногу.

— Так поменяй сигнал!

Несколько часов назад он узнал, что ему осталось жить несколько месяцев. А сейчас он обсуждает громкость рингтона…

— Сделаю, как скажешь! А теперь говори, что тебе нужно.

— Здесь среди компьютерных экспертов чувак один оказался: вцепился в ваш игровой гаджет, как муха в дерьмо. Ему эта штука страшно нравится: «ретро», он говорит. Веришь? Игрушку сделали лет пять назад, а она уже ретро!

— Мир ускоряется.

— И что-то такое произошло. В любом случае, ваш «Заппит», похоже, запнулся. Наши в него свежие батарейки сунули, он синим, раз пять моргнул, а потом сдох.

— А что с ним такое?

— Теоретически возможен какой-то вирус, потому что у этой штуки как бы есть вай-фай, а именно через него всю эту заразу загружают, — но он говорит, что, скорее всего там микросхема неисправна или сгорело что-то. Я хочу сказать — ничего это не значит. Эллертон не могла им пользоваться.

— Так чего она в таком случае заряжала его там, в дочкиной ванной?

Пит на мгновение замолкает. Потом говорит:

— Ну, может, он какое-то время поработал, а потом чип сдох. Или что там с ними бывает.

Он работал, думает Ходжес. Она на нем пасьянсы раскладывала на кухонном столе. Всякие — «Клондайк», «Пирамида», «Картина» и тому подобное. О чем бы ты узнал, дорогой мой Пит, если бы поговорил с Нэнси Элдерсон. Это еще должно быть в твоем списке.

— Хорошо, — говорит Ходжес. — Спасибо за новости.

— Это последние для тебя новости, Кермит. У меня есть напарница, с которой я вполне удачно работал с тех пор, как ты ушел, — и пусть бы она праздновала со мной мой выход на пенсию, а не сидела на работе и обижалась, что я променял ее на тебя.

Ходжес мог бы еще это пообсуждать, но до больницы уже остается две остановки. Также он вдруг обнаруживает, что хотел бы отделиться от Пита и Иззи и заняться этим делом самостоятельно. Пит возится, а Иззи, собственно, ползет, как черепаха. А Ходжесу хочется бегом, учитывая больную поджелудочную и все такое.

— Слышу, — говорит он. — И еще раз спасибо.

— Дело закрыто?

— Финита ля комедия!

Его взгляд скользит вверх и влево.

В девятнадцати кварталах оттуда, где Ходжес кладет айфон обратно в карман пальто, лежит другой мир. Не лучший из возможных. И в том мире находится сестра Джерома Робинсона; она в беде.

Хорошенькая и серьезная в форме школы «Чэпл-Ридж» (серый шерстяной пиджак, серая юбка, белые гольфы, красный платочек на шее), Барбара идет по Мартин Лютер Кинг — авеню. Ее руки в перчатках держат желтый «Заппит Коммандер».

МЛК — одна из двух главных улиц этого района, Лоутауна, и, хотя обитают там, в основном черные, а Барбара и сама черная (ну, скажем, не совсем черная, а цвета кофе с молоком), она никогда там не бывала и от одного этого чувствует себя глупой и никчемной. Это часть ее народа: их общие предки, возможно, таскали баржи и грузили мешки на одной и той же плантации когда-то давным-давно, насколько она понимает, однако, она никогда здесь не бывала. Ни разу. И родители, и брат строго наказывали: не ходи сюда.

— Лоутаун — это такой район, где пиво выпьют, а бутылкой закусят, — как-то сказал ей Джером. — Такой девочке, как ты, там не место.

Такой девочке, как я, думает она. Такой хорошей девочке из верхушки среднего класса, которая ходит в хорошую частную школу, дружит с хорошими белыми девочками и имеет кучу хорошей школьной формы и карманных денег. И даже банковская карточка у меня есть! Я могу снять с банкомата шестьдесят долларов, когда только захочу! Офигеть!

Она идет словно во сне, и это действительно похоже на сон: все такое странное, но при этом менее чем в двух милях — так уж сложились обстоятельства — находится её уютный дом в стиле Кейп-кода, при котором гараж на две машины и весь кредит за который уже выплачен. Она идет мимо дешевых магазинов и ломбардов, которые завалены гитарами, радио и опасными бритвами с блестящими перламутровыми ручками. Она проходит мимо бара, откуда пахнет пивом даже из-за закрытых в январский холод дверей. Она идет мимо закусочной на вынос, откуда пахнет жиром. Здесь продают пиццу кусками, там китайскую еду. В одном окошке надпись: «Кукурзники и листовая капуста, как готовила ваша мама».

Ну, не моя мама точно, думает Барбара. Даже не знаю, что это за блюдо — кукурузники. Блины? Пончики?

На углу — на каждом углу, как ей кажется, — зависают какие-то парни в длинных шортах и мешковатых джинсах. Некоторые из них греется возле ржавых бочек, в которых горит огонь, кое-кто подбрасывает ногой носок с горохом, а кто-то просто пританцовывает в своих огромных кроссовках, не застегивая куртку, несмотря на стужу. Они кричат «Йо!» своим друзьям и машут машинам, которые проезжают мимо. Когда какая-то из машин останавливается, парень засовывает в открытое окно маленький бумажный конверт. Барбара идет по МЛК, минуя квартал за кварталом (девять, десять, может, двенадцать — она сбилась со счета), и на каждом углу покупают наркотики, не выходя из машины, как гамбургеры или тако.

Барбара проходит мимо женщин в мини-шортах, коротких курточках из искусственного меха и блестящих ботинках, их головы украшают диковинные разноцветные парики. Проходит она и мимо пустых домов с окнами, забитыми досками. Мимо машины, с которой сняты все колеса, покрытой подписями разных банд. Мимо женщины с перевязанным грязной тряпкой глазом. Она тянет за руку малыша лет двух-трех, который визжит и упирается. Мимо человека, который сидит на полу, пьет вино прямо из бутылки и показывает ей серый язык. Здесь нищета, безнадега — и это было здесь все время , а она ничего не сделала, чтобы им помочь. Ничего не сделала ? И она даже не думала об этом. Она только и делала, что домашнее задание. Только и делала, что болтала по телефону и вечером слала эсэмэски лучшим подружкам. Только и делала, что обновляла статус в Фейсбуке и переживала, хороший ли у нее цвет лица. Она — типичный подросток-паразит, она питается в хороших ресторанах с мамой и папой, а тем временем ее братья и сестры — вот прямо здесь , в двух милях от ее великолепного домика , за алкоголем и наркотиками пытаются забыться, отдохнуть от своей ужасной жизни. Ей стыдно за то, как ровно спадает на плечи ее волосы. Стыдно за чистенькие белые гольфы. Стыдно за свой цвет кожи — потому что он такой же, как у них.