Илья Соколов - Расщепление

Моя подружка-соседка любила летать на качелях.

Иногда я пробовал её нарисовать.

Ещё у нас во дворе была старая голубятня. Но голуби там почти не ютились. Зато в подвале нашего дома водились огромные серые крысы. Однажды мы с моей подружкой нашли мёртвую крысу в траве. Убедившись, что тварь сдохла, мы стали по очереди вертеть её за хвост. Внезапно крыса ожила и, чуть не укусив меня, сбежала, чем очень удивила нас. Я и моя подружка любили исследовать округу, подолгу играть на улице. Помню, она научила меня быстро плевать трижды через левое плечо. Туда, где «ждёт демон»…

Эта девочка-соседка уехала с семьёй куда-то далеко, когда наступила осень.

В школе после второго класса мне было невыносимо скучно. Я наплевал на неинтересные предметы, такие важные таким важным людям.

Я был халявщиком и одиночкой.

По прошествии 10 лет «учёбы» родители направили меня в Академию,

за несколько километров от города. Студгородок, каждодневно навевая тоску, вогнал меня в сильнейшую депрессию. Занятия я благополучно забросил и, как в детстве, занялся исследованием округи.

Хотя бы природа радовала меня. В одиночестве я бродил по вымерзшим полям, забирался на крыши заброшенных строек, исхаживал пыльные дороги, пробовал вызвать духов в вечернем лесу.

Потребность в обществе людей я не чувствовал.

Это позволило обособить меня от их реклам и мнений.

Различные безумства я начал совершать от скуки. Иногда чьи-то голоса подсказывали мне, что делать. Я веселился.

Одинокий шут в пустынной зале дворца.

Продымившись в Академии полтора года, ушёл по собственному нежеланию быть здесь. Тогда родители закинули меня в Университет.

Я стал аутсайдером, прозрачным одиночкой.

Та тьма и тот свет манили меня. Мир живых оказался абсолютно ненужным безликому невидимке. Мне виделись призраки. Они говорили со мной. Я начал предугадывать всякую чертовщину, случавшуюся с людьми из-за людей. Вокруг меня скопилась Тьма.

Бессонница убаюкивала. Я жил лишь только по ночам. А днём был как лунатик. Страдая от раздвоения жизни, я не видел выхода.

Весенняя жажда самоубийства.

Но всё закончилось иначе…

Всё началось с того, что я побывал на своих похоронах.

Вспомнил себя на весёлых по себе поминках.

Мой дьявольский двойник меня покинул. Я не болен… Но я и не здоров.

Жизнь моя была грустным праздником одиночества.

Я хочу прожить эти несколько последних лет так, как не мог прожить

их никогда раньше. Наверное, никто не в силах это изменить.

Потеряв чувство реальности, я просыпаюсь.

Вскинул взгляд – пожелтевший скелет машет надо мной острой косой. Через комнату бежит восьмилапая собака. На подоконнике в горшке гримасничает одинокий подсолнух. Лицо у него такое, что на Хэллоуин маска не нужна. Лысый человек, торс которого заканчивается покатыми плечами, пытается ползать по полу. Ещё один, плоский словно коврик для ног, висит, прибитый к стене гвоздями.

И всем очень весело.

Пост{сон} прерывается чёрным шумом, рвётся на части у меня в голове.

Теперь я проснулся.

В моей комнате по-осеннему светло. Приятное утро апатии и покоя.

Часы лежат на стене, улыбаясь мне циферблатом. Время здесь гуляет против часовой стрелки.

[Жиль сел на кровати, медленно потёр глаза, уставшие видеть Ничто за ночь. «Обутый в ноги» пошёл к умывальнику.]

Вода на 80 % состоит из человека.

Умываясь, я вспомнил, что одна здешняя пациентка – Ночная Игла -

чистит зубы гневом (как она, во всяком случае, говорит).

Не смыть вином вину перед Христом…

[Закрыв кран, Жиль идёт в дальний угол комнаты, где притаились его чёрные кроссовки (или, как считают все остальные – «сапоги байкера»).

Он переобулся и оделся в повсеночное: чёрная футболка с жёлтой надписью «Self street», чёрные джинсы и жёлтый пиджак/куртка.]

Я предпочитаю тёмные тона и густые краски.

[Жиль выходит из комнаты. На двери – номер 25.]

Больничный коридор гипнотично манил своей бледностью.

[Корвус идёт в соседнюю палату.

=Монохром=

Он останавливается в дверях. В палате двое: девчонка, которую зовут Блондиночка (это её настоящее имя), и темноволосый паренёк Алекс, похожий на капитана дальнего плавания, уволенного за пьянство.

Блондиночка что-то усиленно драит в раковине умывальника.

– Чем занимаешься? – спрашивает Жиль у девчушки.

– Мою мыло… – отвечает та. – Мило мою мыло… Ужинать будешь?

– Нет, спасибо. Я поел во сне.

– Заставлять не стану.

Блондиночка бросает обмылок лежащему на кровати (их в комнате две) Алексу, а тот «откусив» ножницами половину, возвращает кусок девушке.]

Ужин здесь утром. Завтрак – вечером. Обед – ночью. А ночь – днём.

[– Сигареты не будет, – утвердительно как бы спрашивает Алекс.

Жиль улыбается, согласно кивает. Блондиночка валится на свою койку и дикими глазами пялится в потолок. Корвус тихо прощается и уходит.]

Чёрные/жёлтые квадратики пола под моими шагами. Моя тень тает.

[Уборщик Гениталич в заплёванном халате, щедро накинутом на голое тело, метёт пока ещё чистый коридор больницы. Жиль проходит мимо, придерживая путь в туалетные покои.

=Монохром=

Дверь, вскрикнув, открылась.

Некий безработный художник, замотанный в десятиметровый шарф, расписывает потолок туалета, удерживает кисть из хвоста крысы двумя пальцами одной руки. Его борода давно стала разноцветной от краски. Стены сортира он уже расписал:

Фреска № 1 – Мишень с ребёнком внутри.

Фреска № 2 – Поедание плодов беременного выкидыша.

Фреска № 3 – Расстрел пули.

Фреска № 4 – Безрукий мальчик, пишущий портрет обезьяны.

Фреска № 5 – Холодильник в Аду, внутрь которого поместился полуразложившийся прут.

Фреска № 6 – Кривой излом ухмылки ангела.

– Ну как?

Художник вопрошающе зыркнул на Жиля, затем уверенно пошатнулся, заливая бороду очередной порцией краски. Табурет под ним хрустнул и подло опрокинул живописца на пол, попутно разваливаясь в щепки.

– Жизненно. – Произнёс Жиль под занавес сцены. Художник траурно уставился на падший табурет.

– Быстро прогнил, – прокомментировал он. – Только вчера ведь вырастил!

Медленно вскочив, бородатый рисовальщик принялся отмахиваться кисточкой от кого-то совсем невидимого и орать примерно следующее:

– Я, такой свежий, удивительный, не могу творить в обстановке нетерпимости, лжи, а также зависти умерших коллег! – он метнулся к зеркалу. – Я, божественный Микки Анджело, требую воздавать мне дьявольские почести!

Не выдержав захлёбной интроспекции, Корвус ретировался в коридор.

А там доктор Бен и доктор Урод (самый красивый из персонала) вдоль стен выстраивают жителей общей палаты.