Александр Шорин - Таракан (сборник)

Вокруг неё было настолько густое облако откровенной сексуальности, что, попадая в него, можно было задохнуться. Я помню похожее чувство в кинотеатре, когда крутили «Основной инстинкт». Главная героиня быстро перекидывает одну ногу на другую, показывая зрителям аккуратно выстриженный лобок из-под короткой юбки. Это легкий ветерок страсти – не более, по сравнению с тем ураганом чувственности, который вихрем крутился вокруг Кузнечика.

Правда, на мой взгляд, с мужчинами ей не везло – на неё вечно «падали» какие-то полууголовные элементы, от которых трудно было бы отвязаться любой… Любой, но не ей! Она каждый раз умудрялась выкручиваться, но я всегда думал, что она плохо кончит.

До встречи с ней понятие «роковая женщина» для меня было не более чем расхожее выражение из какого-нибудь бульварного романа. Она же вызывала у меня лёгкое раздражение тем, что заставляла внутренне вставать «в стойку» независимо от моего желания. Я прикрывался цинизмом (старый трюк), предпочитая говорить ей мелкие колкости, на что она обычно отвечала мне тем же. В конце концов, у меня в то время была женщина, которой я был вполне доволен, до тех пор пока… Пока этот дурацкий БОМЖ не решил, что она отличная кандидатура для того, чтобы «набивать» его бессмертные произведения. ОН всегда был жутким эксплуататором – поначалу набором его бессмертных творений занимался я один – в то время я работал ночным сторожем в издательской фирме и имел по ночам беспрепятственный допуск к компьютеру (мой начальник был вполне приличный дядька). Конечно, ОН предложил ей за труд неплохие деньги (стала бы она работать даже на НЕГО бесплатно, сейчас, это ведь не я…) и она, будучи неплохой машинисткой, согласилась. С тех пор каждую третью ночь мы проводили вместе.

Компьютеры в то время были ещё редкостью, и Кузнечик, отлично печатая на машинке, понятия не имела о текстовом редакторе. Сложности, в общем-то, никакой, но у неё оказалась непонятная боязнь незнакомых приборов, и в первую же ночь работы она, преодолев свою всегдашнюю язвительность, разбудила меня посреди ночи, со слезами на глазах умоляя меня посмотреть куда делись с голубого экрана плоды её многочасовой работы. Увы, я попался! Начиная с того случая каждую ночь она печатала под мою диктовку, а я, глядя чуть сбоку на изгиб её тонкой шеи, с трудом заставлял себя сконцентрироваться на чтении. Ближе к утру она занимала мою раскладушку и довольно развязно рассказывала о своих последних любовных похождениях. Однажды я предложил сделать ей массаж, с ужасом ожидая ехидного отказа, однако она по какой-то прихоти согласилась. Спустя полчаса мы стали любовниками, она была дика и ненасытна, кричала очень ГРОМКО, называя меня чужим именем, и я чувствовал себя вором, тайком ночью примеряющим чужой перстень с бриллиантом.

В остальном всё осталось по-прежнему, пожалуй она стала даже более язвительной и недоступной для меня, чем прежде. В первую же ночь, видя, что я сейчас начну признания в любви, она сказала, что терпеть не может такого редкостного придурка как я, но в постели я ей доставил несказанное удовольствие. Она всегда была прямолинейной до грубости. Помню свои стихи того времени: «Я душу за тебя продам» и «Ты только притворись, что ты моя…» – жалкое бессилие.

Кончилось всё несколько необычно – она «залетела» от своего очередного уголовника (а может от МЕНЯ?), а он её бросил, променяв на законную жену. Помню отчаянное бессилие в её взгляде, проглядывающее через всегдашнюю язвительность. Аборта она боялась жутко (я в то время был поверенным в её душевных делах) и я предложил ей выйти замуж за меня (НУ НЕ ОСТАВАТЬСЯ ЖЕ МАТЕРЬЮ-ОДИНОЧКОЙ). Она «руки и сердца» не приняла, только посмеялась… Аборт всё же сделала и, насколько я помню, навсегда лишилась возможности иметь детей (была какая-то ОЧЕНЬ сложная операция) и вскоре наши дорожки разошлись…

– Ты его видел!

Ни «Здрасьте», ни «До свидания» – сразу быка за рога. Ничуть не изменилась за эти годы.

– КОГО видел? – спросил я, уже догадываясь, о ком она говорит.

– Только не пудри мне мозги, не до этого – честное слово. Сан Саныча, конечно, кого же ещё?

– Так это ОН? С каких это пор ОН стал БОМЖОМ? Впрочем, в каком-то смысле ОН всегда им был, но чтоб вот так реально… Ты уж извини меня, Ольга, но мне кажется, что ты ошиблась…

– Нет, ты точно дурак! Как им был, так и остался! Если я тебе говорю, что это ОН, значит это ОН!

– Да, но… По последним сведениям он умер и похоронен в США, в славном городе Бостоне…

– Ты может быть все-таки послушаешь сначала? – она нервно потеребила непослушную прядку волос со лба, что обычно означало, что она начинает злиться и не на шутку.

– Это я его привезла из Бостона! На свою голову.

– Так ОН не умер?

– Нет, конечно! Та есть да, но не совсем…

– По-моему, если кто из нас кому и пудрит мозги, так это ты! Кофе хочешь?

Этот простой вопрос её окончательно вывел из себя. Господи, какие все стали нервные!

– Какой к черту кофе! Тошнит от всего, только подумаю… – она покосилась на свой огромный живот чуть не плача.

С беременными и сумасшедшими лучше не спорить. А если всё сразу…

– Ладно, рассказывай всё по порядку.

– Ты не поверишь мне, конечно, но Сан Саныча я всегда любила. Больше, чем все ВЫ. Ладно, не смейся только. Началось все с того, что я узнала, что ОН умер в Бостоне. Взвыла просто! Ну… и стала искать способа туда съездить, убедиться. На могилку взглянуть. Заикнулась своему Коле, да куда там! Он не бедный, конечно, – в своей клинике деньги лопатой гребет, но для него, видите ли, во всем нужна практическая выгода… Пришлось подключать связи, договариваться, чтобы меня в клинику положили для искусственного оплодотворения при Бостонском университете, я написала Ирине Андреевне… Через несколько месяцев я вылетела в Штаты.

– И…

– Что «и…»! Насмотрелась вдоволь на жирных янки, полюбовалась на однокомнатную Ирины Андреевны – ну, знаешь, там один кабинет, одна спальня, одна гостиная – это называется однокомнатная квартира. И пенсия! С последней «видак» купила… Ну, да это не важно. Узнала подробности насчет Сан Саныча – всё как и предполагалось: обширный инфаркт миокарда, двое суток в коме… Потом – скромные эмигрантские похороны, аккуратная каменная табличка. А потом я ЕГО встретила, в парке, как ты сегодня…

– Где же ОН был и КОГО похоронили?

– Да ЕГО похоронили, я думаю… – она неожиданно расплакалась. – Это ж оболочка, души-то нету! Совсем.

«Свихнулась!» – подумал я почти с сожалением.

У каждого в голове свой ТАРАКАН

Вообще-то, насчет тараканов – для всех это расхожая фраза и не более. Для ВСЕХ, но только не для Стаса. Стас первые пять лет своей жизни прожил на Чукотке, отец его был полярным летчиком. И родился он не в палате с белыми простынями, а в чуме, воняющем рыбой и дымом. Родину не выбирают, родителей тоже. А внешность – тем более. Стас был некрасив даже по чукотским меркам – узкое вытянутое лицо, ниспадающие на лоб жидкие волосы. Вместо ушей – два коротких безобразных обрубка: мать не уберегла в детстве от жгучих морозов. Он с детства был нелюдим и замкнут. А когда отец увез его в далекий Екатеринбург и отдал в школу, всё стало еще хуже: кличка «Чукча» и постоянные тычки одноклассников заставили его окончательно замкнуться в себе. В учёбе, правда, он проявлял недюжинное упорство и свои «трояки» отрабатывал потом и кровью…

Читать дальше