Владимир Колотенко - Любовь? Пожалуйста!

– Видишь, – шепчу я Юле, – того слепого?

Она, улыбаясь, кому-то кивает.

– Теперь и он видит, – говорю я.

Она кивает. О чем она думает, когда не слышит меня?

Радость, осветившая было мое лицо, снова сменяется скукой, которая уже тревожит распорядителя, видимо, поэтому и выходит танцовщица. Эту Аспазию я вижу впервые, я не помню ее лица, и змеиное ее тело меня вовсе не поражает. Ее танец – чистое совершенство – восхищает всех. Это и в самом деле истинная гармония движения и звука. Кажется, музыка исходит из этого дерзкого тела, каждое движение которого рождают сладкие звуки флейты, и даже гулкий удар барабана пропитан нежностью, как весенний гром, пробуждающий землю к жизни. Я вижу взгляд того слепого, устремленный на танцовщицу. Для него это потрясение. Глаза его полны света и радости, и удивления. Только восхищаться они не могут. Это глаза блаженного, которые ничего не выражают, ничем не восхищаются, а только удивлены. Так дети впервые смотрят на угли горна, пытаясь потрогать их руками.

– Юленька, – шепчу я снова, – тебе нравится?..

Но она поглощена волшебством танца. Это, конечно, чудо, еще одно чудо: так божественны звуки флейты, так приникли к ним линии тела! И, что греха таить, я тоже восхищен этим чудом. Хотя вид у меня и скучающий, я приветствую юную фею улыбкой с царского трона и чувствую, как пальчики Юли сжимают мою руку. Потому, что танцовщица приближается к трону? Бесконечно воздушная, призывно реющая при каждом движении легкая накидка (из дыма?) и какие-то там бусинки, и жемчужный набедренный пояс не способны скрыть красоты ее юного тела, живой трепетной кожи. А пожар ее сладких губ, так жадно ждущих моего поцелуя, пылает как утренняя заря на восточном небе. Разве эти губы ждут моего поцелуя? Конечно. Царского! Блестки глаз умирают с хлопками ресниц и с их помощью воскресают.

Я только улыбаюсь.

Краем глаза я вижу первосвященника, взгляд которого полон молодого задора. Фарисеи, саддукеи и книжники, рыбаки, кузнецы и плотники, и мытари, и швецы только сглатывают слюну. Я вижу, как движутся их кадыки.

Этот танец – подарок царю. И, конечно, царице тоже. Видимо, поэтому ноготки ее пальчиков так впились в мою кожу, рука кажется в пекле ада. Юленька, ты ревнуешь? Царский трон – высокое место, но как легко эта юная плоть берет высоту, покорить которую не всякий бы взялся. Ее пальчики вьются у моих колен и ресницы мигают, как маленький веер. В трепетной оправе алых губ сверкают полоски острых жемчужин. У самого моего лица. Я просто жду, улыбаясь, ни единым движением, ни взглядом не выдавая поражения царского величия.

Но разве оно побеждено? Господи, Боже мой, как мне удержаться от поцелуя этих прекрасных губ, пропитанных зовом страсти? Я, стало быть, только улыбаюсь, наблюдая за происходящим со скучающим видом. Стало быть, традиция не нарушена. Ритуал должен быть исполнен. Я даже не чувствую боли, которую причиняют мне впившиеся в кожу ноготки Юлиных пальчиков. И не отдергиваю руку.

Итак, я, царь, только наблюдаю, пронизывая стеклянным взором пространство.

Если еще хоть раз увижу эти коралловые губки, думаю я, я могу и не сдержаться, и тогда мое царское величие рухнет, как храм, выстроенный на песке. Поэтому-то я и напускаю на себя скуку, жуткую сонную скуку, от одного вида которой может стошнить. И взгляд застилаю дымом тлеющей трубки, о которой совсем позабыл. Ее глаза – как спелые маслины. А трепетные пальчики с розовыми ноготками летают мотыльками над кожей, щекотно теребя ее волоски, едва прикасаются к волосам головы, гладят бороду и усы, барабанят по открытым плечам, по рукам. Я слышу, как она часто дышит, время от времени задерживая дыхание, вижу, как туманятся ее очи-маслины и чувствую, что сейчас она упадет мне на руки. И вот я уже на крючке. Но в том-то и штука, что царская воля моя – в кулаке, скованная и обузданная.

Кулак мой растет и крепнет, так что Юлины ноготки чувствуют себя в моей коже уже неуютно. Решимость моего кулака чувствуют и спелые маслины, с которых слетает туман сладострастия и они обретают живой блеск счастья. Еще бы! Когда еще ей выпадет случай так приблизиться к царю?

Настороженная тишина длится еще какое-то время. Вдруг дробь барабанов. Это как град по жестяной крыше. Она настигает каждого вдруг, и теперь все головы провалились в плечи. Этого мало – пропал тут же свет. Как порывом ветра задуты факелы. Ни лучинки, ни искры. Ни зги – темнота. И в этом мраке пречерной ночи как росток травы, расколовший камень – нежный солнечный луч. Темнота распорота как мечом.

Я встревожен:

– Что это?

Юля тоже в испуге. Но мне нечем ее утешить, это полная неожиданность и для меня. Этот солнечный луч (на дворе ведь ночь), эта тьма, этот грохот. Что все это значит?! Я хочу было встать, выпрыгнуть из трона…

– Не тревожься, царь, подожди чуточку.

Я от шепота цепенею. Я готов растерзать каждого, кто осмелился…

– Ты увидишь…

Я узнаю голос распорядителя и беру себя в руки. Чуточку я могу и подождать. Но что же все-таки происходит в моем дворце, без моего соизволения? Сияющий белизной круг белого мрамора, вырванный из темноты лучом света, просто слепит глаза.

Секунды кажутся вечностью.

Но на то я и царь, чтобы ждать сколько требуется.

Неожиданность вползает медленно, как тень горя, которого давно ждут. Я вижу, как сияющий солнечный круг бесшумно прикрывается крылом грифа. Медленно, чересчур медленно, так, что хочется подтолкнуть. И вдруг – прыг! Как кот. Словно бес упал. В черных крыльях..

Этим меня не удивишь, и Юленька тоже облегченно вздыхает: еще один свадебный сюрприз? Черный черт в ярком конусе света. Зачем мне на свадьбе черт? Новая попытка встать опять наталкивается на руку распорядителя. Нацепив на себя дежурную услужливую улыбку, он произносит:

– Все в порядке, царь, не волнуйся.

Какой же это порядок! Я встаю. Рыжик тоже настороже.

– Смотри, царь…

Его рука, крепкая рука полководца, удерживает меня за плечо. Это злит меня еще больше, и я резким движением сбрасываю ее с плеча. Но он продолжает улыбаться.

– Вот смотри…

Теперь я слышу небесную музыку, с первыми звуками которой шевельнулись черные крылья черта. Кроткими движениями, робкими волнами эти крылья, дрожа от напряжения, пытаются приподнять над белым мрамором пола, хоть на миг оторвать тело черта с золотыми прядями длинных волнистых волос. Я вижу, как, змеясь, ниспадают они на его плечи, укрывают грудь, закрывая лицо золотыми слитками. Еще одна заморская танцовщица? Золотые волосы, белоснежная кожа и небесно-нежный цвет женских глаз – все это, конечно, здорово придумано. Они знают мою слабость.

Наполнившись ветром, крылья плавно взмывают вверх, унося в пустоту черной ночи эту белую бестию. Унося? Это только кажется. Только крылья исчезают в мареве мрака, а прекрасное яркое белое тело, от которого нельзя оторвать глаза, застыло, как воск. Только волосы, застилающие лицо, кажутся живыми. Ведьма, бестия, белокурая бестия… И вот она уже движется в нашу сторону. Наползает, как грех, покоряя пространство чересчур медленно…