Виктория Платова - В тихом омуте…

На полу все еще валялись листки из альбома со следами моих размышлений. И даже сейчас они показались мне смешными, следовательно, какое-то рациональное зерно в них было.

И тут раздался требовательный звонок в дверь, эхом прокатившийся по пустой квартире. Я слышала, как Гуля открывает дверь и с кем-то полушепотом говорит. Исписанные бумажки, валявшиеся на полу, лезли мне в глаза, но я даже не могла пошевелиться, чтобы собрать их. Обливаясь потом, я накрылась одеялом с головой и, оцепенев, ждала, когда наконец они откроют дверь и войдут в комнату.

Ну все. Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец.

Конечно же, они нашли мои старые записные книжки – да мало ли чего они там нашли… И вычислили людей, к которым я могу податься, – их не так уж много, этих людей… Нужно же было быть такой дурой, чтобы остаться здесь… И хорошо, если это доблестная милиция. А если нет?

Я зажала зубами уголок подушки, чтобы не закричать.

Ладно, чего ждете, пора и честь знать.

Но секунды складывались в минуты, а никто не входил. Просто ждать дальше было невозможно.

Я быстро оделась и отправилась на кухню, никого так и не встретив по дороге.

Гуля сидела в кресле-качалке и читала Кортасара.

– Хорошая вещь, – облизывая пересохшие губы, выдавила из себя я, – доброе утро.

– Прелестная, – не поднимая головы, ответила Гуля, – особенно «Игра в классики».

– Да нет, я о кресле. В нем можно спокойно умереть. Сколько стоит?

– Не знаю. Это Кал Калыч привез, наш банановый король. Как спала?

– Божественно, – честно призналась я, – а кто приходил?

Независимей, независимей нужно задавать такие вопросы. Наука тебе на будущее.

– Да нянька за деньгами заезжала. Говорит, кончились у них. Сама, должно быть, их и профукала в преферанс.

– И дала?

– Дала, а что делать. Сообрази чего-нибудь пожрать, если хочешь. Мы уже позавтракали.

«Мы» относилось к ней и малышу.

Есть мне не хотелось, я согрела себе чаю и, обжигаясь, быстро выпила его.

– Неважно ты выглядишь при свете дня, – заметила честная Гуля.

– Не всем же на подиумах блистать. Как твои мужья-то поживают? – впрямую спросить о Леве я не решилась.

– Пес их знает. Деньги исправно подгоняют и не докучают лишний раз. Это самое главное.

– Забавные у вас отношения… Особенно этот мне нравился, Лева, кажется… Он-то как?

– Лейкинд, что ли? Живет, что ему сделается. Вот в прошлый раз фаршированную щуку притаранил. Я ее нянькам скормила. Он в Штаты собирается на ПМЖ. Вроде работу ему предлагают. Может, уехал уже. Он ведь у нас такой – жидочек смирный, не худой, не жирный.

Я с трудом подавила возглас разочарования. Так все относительно хорошо просчитать и так бездарно провалиться. Но, может быть, я еще успею. Может быть…

– Никого из наших не видишь? – Мне нужно было уезжать, но уехать вот так, сразу, мне показалось невежливым.

– Да кого я здесь на хуторе увижу? Разве что ты заедешь на ночь глядя. И то наверняка случайно в наших пенатах оказалась. Хотя заезжал тут осенью этот… Туманов, что ли… Володька. Сняться мне предлагал для обложки какого-то его сумасшедшего журнала. В обнаженном виде. И это на девятом-то месяце.

– А ты?

– Да послала его. Чаем напоила и послала, хоть он и упирался рогами, говорил, что снимок будет потрясающий, а-ля Деми Мур. А машина у него шикарная.

– Красный «Форд»? – машинально сказала я.

– Ну, насчет «Форда» не знаю, но красная – точно. Цвет боя быков, солидная штучка.

Значит, запись в телефонной книжке Нимотси действительно касалась встречи с Тумановым, но сейчас мне не хотелось с этим разбираться. Как бы невзначай я повернула голову и посмотрела на часы, висящие над плитой. Часы были забавные, циферблат расписан под Гжель – и мне на секунду захотелось иметь в кухне такие же. Славно они будут смотреться под деревянной полкой с…

Я тут же одернула себя – какая полка, какие часы? У тебя теперь и кухни-то нет. И неизвестно, когда появится. И появится ли вообще…

– Твои часы правильно идут?

– Правильно, что им сделается. Симпатичная вещичка, да? У меня еще к ним набор тарелок есть и копилка. Валик привез, наш банкир, наш рождественский вклад.

– Начало первого! Мне пора, Гулька. У меня встреча в два, в Доме кино.

– Ну, давай, – Гуля не выразила по поводу моего отъезда ни сожаления, ни радости. – Заезжай, если вдруг поблизости от нашей глуши окажешься. Я понимаю – целенаправленно ехать – много чести однокурснице твоей Гузель. Но если рожать надумаешь – тогда уж непременно – у нас тут колясок и одежки на батальон, ну и прочих сопутствующих товаров. Лучше двойню.

– Насчет двойни я подумаю. И обязательно как-нибудь заеду, – я даже не знала, увижу ли я Гулю еще когда-нибудь.

Мы церемонно расцеловались, я забрала вещи и уехала.

До вечера я околачивалась по Москве, пугаясь любого появления в зоне видимости людей в форме. Иногда мне казалось, что за мной кто-то следит, и тогда я понимала фатальную манию преследования, которой был заражен Нимотси… Детский страх был смешон, но справиться с собой я не могла.

Если так и дальше пойдет, то ты умрешь от разрыва сердца из-за какого-нибудь пустяка, как волнистый попугайчик.

…К вечеру я наконец добралась до проспекта Вернадского.

Я прекрасно помнила дом и квартиру Лейкинда, но дала себе еще полчаса в полутемном подъезде: чтобы собраться с мыслями и нащупать непринужденную линию поведения. Возможно, он уже уехал, а если не уехал – то околачивается на работе, а если не на работе, то двинул в ресторан, а если не в ресторан – то развлекается с очередной любовницей…

И, когда желание не идти к Леве достигло наивысшей точки, я решительно поднялась по лестнице на третий этаж и нажала кнопку звонка.

Лева открыл не сразу – уже тогда, когда я, облегченно вздохнув, собралась уходить.

Он поддерживал джинсы руками – ремень был расстегнут – и держал под мышкой мятую газету: Лева был фанатом прессы и, как рассказывала Гуля, читал все – от солидных изданий до последних бульварных газетенок.

– Привет! – как ни в чем не бывало сказала я, собрав остатки непринужденности: видимо, год, проведенный в одной упряжке с Венькой, хоть чему-то научил меня. – Узнаешь?

Я была слишком занята собой, чтобы обратить внимание на его первую реакцию, а стоило бы: он, несомненно, сразу же узнал меня – но это не было ленивым запоздалым узнаванием полузнакомой женщины, встречавшейся ему на вечеринках. В зрачках его промелькнул страх, который был неясен мне так, что я тотчас же постаралась не заметить его. Впрочем, страх тотчас же исчез, уступив место настороженности. Он стоял в дверях, склонив голову, и, сощурясь, смотрел на меня.

– Что-то не так? – удивляясь сама себе, развязно спросила я.