Джиллиан Макаллистер - Все, кроме правды

– Не знаю, но я…

– Джек! – окликнула его мать, входя в кухню со стопкой книг. – Когда переедешь обратно, не мог бы забрать их в свою комнату? А то валяются тут.

Я повернулась к Синтии. Она почти всегда носила блузку и кардиган. Я никогда ни на ком не видела настоящую двойку, кроме как в американских фильмах пятидесятых годов.

Когда она вошла, я, как всегда, замолчала. Синтия меня в упор не видела, тоже, как всегда. Посмотрела снимок УЗИ, и на этом все, никогда не интересовалась, есть ли у меня братья и сестры, в каком университете я училась. Она постоянно использовала помаду одного и того же розового оттенка. Однажды утром я увидела ее ненакрашенной – она казалась привидением.

– Ну, мы еще не знаем, какие наши планы, – ответил Джек матери.

– Мы оба живем в Ньюкасле, – добавила я, не сдержавшись.

Его мать вздрогнула от моего произношения: они говорили название города с ударением на первый слог, но все местные знали, что правильно на второй.

– Ну, решим, – сказала она.

Я снова посмотрела на Джека. Он безмятежно резал тост, взгляд устремлен на стол. Я, конечно, мало его знала, но была уверена, что его мысли лихорадочно крутятся вокруг просьбы матери.

Три дня после нашего первого свидания я искала информацию о нем в Интернете. А кто бы так не делал? Я просмотрела его Фейсбук, потом поискала в Гугле – единственное, что удалось найти, его статьи и что-то про благотворительность. Я искала новости и фотографии мужчины, чьи губы впервые целовали меня на мосту Тайн два дня назад.

Фейсбук Джека был почти полностью скрытым, а проситься в друзья было еще рано, но я могла посмотреть его друзей. В результате я тщательно изучила профиль его матери, абсолютно завороженная этим процессом. Наверное, потому что моя мама умерла совсем недавно. Вот в тот момент у меня и сложилось мнение о ней.

Джек посмотрел на мать.

– Не думаю, что Рейч всерьез хочет переезжать сюда.

– Ну а ты?

– Нет, если она не захочет.

Он быстро оглянулся на меня. Мою маму он не упомянул, и я была рада этому.

Когда Синтия вышла, я повернулась к Джеку с выражением ожидания на лице. Но он на меня не смотрел, и в конце концов, пришлось спросить:

– Мы закончили? Про Дугласа?

– А что ты хочешь знать? Спрашивай.

Выражение лица Джека и его готовность говорить уняли мою тревогу, будто свечу задули. Письмо было о его друге. И это было настолько неважно, что он даже мне не ответил, когда я спросила. Значит, это была ерунда.

Но, как всегда бывает, на месте одной тревоги возникла другая – Обан.

– Твоя мама сказала… почему она думает?.. Я не могу переезжать. Отец, и вообще. Все так недавно случилось.

– Я знаю.

Он потянулся и открыл окно.

Потянуло туманным сельским воздухом, паутина на окне, подсвеченная уличными фонарями была покрыта каплями вечернего дождя. Настоящая осень.

Я вспомнила, как впервые рассказала Джеку о маме. Я выдавала ему информацию частями, понемногу: сначала про Бена, потом про маму. Мне не хотелось, чтобы он решил, что у меня проблемы – нерешенные и застарелые. Слушал он внимательно, не сводя с меня глаз.

Второй раз, когда мы говорили о маме, я плакала, рассказывая ему всю правду: я не всегда ее любила. Однажды она накричала на Кейт за проигранный теннисный матч, когда та пыталась перейти в большой спорт. И мне она говорила, что не надо идти в педиатрию, потому что это не престижно. Она постоянно цеплялась к отцу, и нас это смущало. После ее смерти он узнал, что у нее был роман с их общим другом. Это переменило все – их прошлое, наше будущее. Одна выплывшая наружу правда – и все сломалось.

– Это все запутанно, – сказал Джек. – Это твоя мама, она умерла, и ты ее любила. Хотя она и была неверной женой, и не всегда хорошо с тобой обращалась.

Он поднял ладони, как чаши весов. Тут я впервые поняла: обе стороны могут быть правы, а истина – сложная штука. Я могла любить ее, и мне могло не хватать ее, и я могла тосковать по ней – все одновременно.

Сейчас, у себя на кухне в Обане, Джек слегка мне улыбнулся:

– Пусть Уолли выбирает. Здесь чертовски пахнет горелым хлебом.

Он откусил большой кусок и протянул тост мне. Я тоже откусила, чувствуя зверский аппетит, хотя минуту назад так ужасно пахло подгоревшим. Джек осторожно снял у меня с подбородка ниточку сыра и облизнул палец. Потом спросил как ни в чем не бывало:

– А как получилось, что ты видела мою почту?

Я запнулась, не зная, что ответить, и он оставил тему.

Письмо Мэтта Дугласа было забыто. Я лежала в постели, живот чесался. Он был еще крошечным, но уже начинал ощущаться, кожа растягивалась. Спала я плохо.

И думала об Обане. Я совершенно не знала, как это – быть шотландцем. Не знала, за что выступает шотландская национальная партия, никогда не была на эдинбургском «Фриндже [13] Фриндж – крупнейший в мире фестиваль искусств. Ежегодно проходит в Эдинбурге начиная с 1947 года. », любила ясные весенние дни в Ньюкасле, закат над мостом Тайн. Мне нравилось звучание родного акцента.

Но, слушая обанскую ночь, я думала, что могу полюбить и это: постоянное ощущение осени, уют, клетчатые сувенирные лавки и смешные синие пятифунтовые бумажки [14] Банк Шотландии печатает собственные пятифунтовые банкноты голубого цвета. . Я прислушалась к тишине Обана: ни машин, ни самолетов, иногда ухнет сова.

И тут я услышала щелчок, как выстрел строительного пистолета, как звук ножа на точильном камне. От испуга я села в кровати, и Джек, не просыпаясь, взял меня за руку.

Я сидела, прислушиваясь. Одеяло упало. Услышала еще один выстрел.

Крысоловки.

Внизу погибали крысы.

В понедельник вечером мы вернулись в дом Джека в Ньюкасле, который купили его родители, когда он заключил контракт с «Сити лайтс» и ему нужно было несколько месяцев пожить возле центра города. Работа была временная, но они решили, что потом жилье можно будет сдать. Денег у них столько, что, если даже никто не захочет его снимать, это их не особенно огорчит.

Они нам купят дом в Обане, только бы мы переехали. Это было соблазнительно: настоящий дом, а не квартирка, стены которой дрожат от проезжающих мимо грузовиков.

Мы стояли в кухне. Одри должна была заехать за мной через пять минут. Поход в кино – ритуал, появившийся после смерти мамы, чтобы чем-то заменить отсутствие ее телефонных звонков. Мы смотрели все подряд. И каждый просмотренный фильм, каждое съеденное мороженое добавляло еще одну шутку в наш репертуар. У нас были шутки из мультфильма «История игрушек», и из «Безумного Макса», и из фильмов про инопланетян. Про все.

– В Обане я сплю намного лучше, – заметил Джек.

Он все чаще заводил этот разговор, почти каждый день, – об Обане и переезде.