Дуглас Престон - Синий лабиринт

Пендергаст кивнул:

– Спасибо.

– Двадцать четыре часа, не больше.

Но он обнаружил, что говорит со спиной Пендергаста. Тот быстро шел к двери, полы его зеленого халата развевались на ходу.

Остеологический отдел Нью-Йоркского музея естественной истории представлял собой бесконечный ряд комнат, затиснутых под широкую кровлю; попасть туда можно было через массивные двойные двери в конце длинного коридора, в котором находились кабинеты пятого этажа, а оттуда – наверх на гигантском тихоходном грузовом лифте. Войдя в лифт и обнаружив себя в обществе мертвой обезьяны, распростертой на тележке, д’Агоста понял, почему этот отдел максимально удален от публичного пространства музея: тут воняло, как в борделе во время отлива (так любил выражаться его отец).

Грузовой лифт с грохотом остановился, двери полностью открылись, и д’Агоста вошел в остеологический отдел, огляделся и нетерпеливо потер руки. Ему предстоял разговор с Моррисом Фрисби, старшим хранителем отдела антропологии и остеологии. Впрочем, д’Агоста не очень надеялся на этот разговор, поскольку Фрисби только сегодня утром вернулся с конференции в Бостоне и в день убийства его в музее не было. Более полезным мог стать молодой человек, спешивший навстречу д’Агосте, – некто Марк Сандовал, лаборант отдела остеологии, который отсутствовал на работе целую неделю по причине сильной простуды.

Сандовал закрыл за ними входную дверь остеологического отдела. Он все еще выглядел совершенно больным: глаза красные и опухшие, лицо бледное, рука с носовым платком у носа. Что ж, подумал д’Агоста, по крайней мере, парень хоть вони не чувствует. Правда, он к ней, наверное, давно привык.

– У меня десять минут до назначенной встречи с доктором Фрисби, – сказал д’Агоста. – Не покажете мне кое-что? Я хотел бы увидеть, где работал Марсала.

– Понимаете… – Сандовал сглотнул и оглянулся через плечо.

– Что, какие-то проблемы? – спросил д’Агоста.

– Дело в том… – Еще один взгляд через плечо, потом более тихим голосом: – Дело в том, что доктор Фрисби не очень расположен… – Сандовал смолк.

Д’Агоста сразу же все понял. Ясное дело, Фрисби – типичный музейный чинуша, ревностно оберегающий свое жалкое феодальное владение и как огня боящийся любой негативной информации о нем. Д’Агоста мысленно нарисовал себе портрет этого хранителя: твидовый пиджак, усыпанный крошками недокуренного табака, докрасна прошкрябанный бритвой подбородок, дрожащий от беспокойства.

– Не беспокойтесь, – сказал д’Агоста. – Я не назову вашего имени.

Сандовал подумал еще немного и двинулся по коридору, пригласив за собой д’Агосту.

– Насколько я понимаю, вы с Марсалой работали в тесном сотрудничестве, – начал д’Агоста.

– Не теснее других. – Сандовал все еще нервничал.

– Его не очень любили?

Сандовал пожал плечами:

– Не хочу говорить плохо о покойнике.

Д’Агоста вытащил записную книжку:

– И все же скажите мне, если не возражаете.

Сандовал высморкался.

– Он был… из тех ребят, с которыми трудно иметь дело. Постоянно был на взводе.

– Почему же так?

– Думаю, про него можно сказать, что он несостоявшийся ученый.

Они прошли мимо чего-то похожего на дверь в гигантский холодильник.

– Продолжайте.

– Он учился в колледже, но не смог сдать экзамены по органической химии, а без этого докторская степень по биологии вам не светит. После колледжа он пришел сюда лаборантом. Здорово умел работать с костями. Но без степени это был его карьерный потолок. И в этом вся загвоздка. Ему не нравилось, что научные сотрудники отдают ему приказы, все должны были перед ним лебезить. Даже я, а ведь я был для Виктора почти другом, если с ним вообще можно было дружить.

Сандовал прошел в дверь слева, и они оказались в комнате, наполненной громадными металлическими чанами. Наверху несколько громадных вентиляторов деловито выводили воздух из помещения, но это мало помогало: запах был даже сильнее, чем в коридоре.

– Здесь происходит мацерация, – пояснил Сандовал.

– Что происходит?

– Мацерация. – Сандовал снова высморкался. – Понимаете, одна из главных задач отдела – добывание тел и сведение их к костному остову.

– Тел? Это что, трупов?

Сандовал ухмыльнулся:

– В прежние времена и так бывало. Ну, вы понимаете: добровольные пожертвования для медицинской науки. Но теперь только животные. Более крупные экземпляры помещаются в эти мацерационные чаны. Они наполнены теплой водой. Не стерильной. Оставляете экземпляр в таком чане на достаточно длительное время, он постепенно разжижается, и, когда вы снимаете крышку, у вас остаются одни кости. – Сандовал показал на ближайший чан с жидкостью. – Сейчас там происходит мацерация тела гориллы.

В этот момент какой-то человек вкатил в помещение тележку с тушкой обезьяны.

– А это, – сказал Сандовал, – японский макак из зоосада в Центральном парке. У нас с ними договор: все их мертвые животные попадают к нам.

У д’Агосты подкатил ком к горлу. Запах здесь стоял невыносимый, и острые жареные итальянские сосиски, которыми он позавтракал, чувствовали себя в его желудке неуютно.

– В этом и состояла главная работа Марсалы, – сказал Сандовал. – Наблюдение за процессом мацерации. Ну и конечно, он работал с жуками.

– С жуками?

– Сюда, пожалуйста.

Сандовал вернулся в коридор, миновал еще несколько дверей и вошел в очередную лабораторию. Здесь не было никаких чанов, только небольшие стеклянные подносы, похожие на аквариумы. Д’Агоста подошел к одному из них и пригляделся. Внутри находилось что-то похожее на большую дохлую крысу. Она кишела черными жуками, которые деловито пожирали плоть. Д’Агоста даже слышал, как работают их челюсти. Выругавшись вполголоса, он отошел назад. Его завтрак опасно зашевелился в желудке.

– Жуки-кожееды, – пояснил Сандовал. – Хищники. Так мы отделяем мясо от костей у малых экземпляров. Остается хорошо сочлененный скелет.

– Сочлененный? – сдавленным голосом переспросил д’Агоста.

– Понимаете, при использовании других методов приходится скреплять суставы, устанавливать их на металлические рамки для экспонирования или обследования. Жуки были на попечении Марсалы, он проверял поступающие экземпляры. Он и обезжиривание проводил.

Д’Агоста не стал спрашивать, но Сандовал все равно объяснил:

– Когда от экспоната остаются одни кости, их погружают в бензол. Выдерживание в бензоле придает им белый цвет, растворяет липиды, устраняет запах.

Они вернулись в коридор.

– Вот это и были его основные обязанности, – сказал Сандовал. – Но, как я вам уже сказал, Марсала был настоящим волшебником в том, что касается воссоздания скелетов. Поэтому его часто просили восстановить сочленения.