Меган Миранда - Фрагменты прошлого

Я не слышу шагов Ив на лестнице. Не чувствую ее, стоящую наверху. Не замечаю ее, пока не разворачиваюсь и не встречаюсь с ней глазами.

– Что ты ищешь, Джесса? – спрашивает она. Не грубо, но и не мягко. Ей больше ни к чему проявлять ко мне доброту.

– Я не могу найти его очки.

Но мама Калеба не понимает глубинного смысла моих слов. Не осознает значимость этой вещи. А во мне все еще теплится надежда на то, что происходящее – огромное недоразумение. И очки Калеба тому подтверждение. Они доказывают: мы упускаем что-то из вида. Что-то очевидное. И рано или поздно я в этом разберусь.

Ив не обращает внимания на мой ответ.

– Ты только начала собирать его вещи, – говорит она, и я киваю.

Они могут быть где угодно, подразумевает она. Продолжай собирать тут все, подразумевает она. Однако скоро время субботнего ужина, и меня ждут дома родители. Я объясняю ей это. Ив несколько секунд размышляет и кивает, освобождая меня от наказания.

– Во сколько тебя завтра ждать? – спрашивает она.

Завтра, в воскресенье, столько всего предстоит сделать.

– Утром, – отвечаю я. – Приду, как только проснусь.

Когда я выхожу из комнаты, она закрывает за мной дверь.

Есть некая тайна, если можно так выразиться, в последнем дне Калеба. Поэтому мать Калеба и винит меня. Поэтому я позволяю ей винить меня и прихожу сюда в надежде узнать правду. Поэтому люди не знают, как себя со мной вести, сочувствовать мне или нет. Эта тайна привязала меня к комнате Калеба. Я надеюсь, что если не сдамся, то наконец-то окончательно все пойму. Потому что я не понимаю. И это мучает меня. Я не получила ответа на один очень важный вопрос. Боюсь, меня так и будет терзать неведение и некая незавершенность. Из-за этого я не смогу спокойно жить дальше. Так и вижу, как десять лет спустя я все еще оглядываюсь назад.

Вопрос заключается в том, куда направлялся Калеб и почему он пришел на мой забег. По привычке, считает одна часть меня. Он забыл, что ему больше не нужно приходить на состязания. Он пришел ради Макса, считает другая. Но факт остается фактом: Калеб сказал матери, что не может присмотреть за сестренкой, поскольку у меня забег. Он всегда приходил на мои соревнования. Оговорился ли Калеб, не привыкнув еще к мысли о нашем разрыве? Или не рассказал пока маме о нем? Надеялся ли он все исправить? Пришел ли по своему желанию, а потом почему-то передумал и ушел?

А может он просто не хотел присматривать за сестрой? Калеб был хорошим братом, и Мия обожала его, но он никогда бы не стал менять свои планы ради матери или Шона. «У Мии и так двое родителей», – как-то сказал он маме в качестве оправдания. Она вздрогнула и отвернулась. Услышала ли она за горечью в голосе сына тоску по отцу?

В общем, он сказал матери, что не сможет присмотреть за сестрой, и пошел на место сбора бегунов. Я увидела его, но почему-то не удивилась. И попросила подержать мой кулон. Прозвучал стартовый выстрел. Заморосил дождь. Лишь к концу забега морось сменилась ливнем. Мы, как и всегда в таких случаях, продолжали бежать. К тому времени в состязании парней уже, наверное, определился победитель.

Дождь не кончался. Когда я пересекла финишную ленту, мокрую и заляпанную грязью, Калеба уже не было. Возможно, он ушел из-за усиливающегося дождя, а не из-за меня. Сначала он вернулся домой. Доказательством этого служит его брошенная на полу одежда, к тому же его машину видел сосед. Мы в это же самое время ждали после забега, когда закончится дождь. Насквозь промокшие тренеры и зрители укрылись в спортивном центре. Пол вестибюля покрыли грязные лужи, влажный воздух пропитался запахом пота. Помню, как прижав ладони к стеклянным дверям, я смотрела на стоящий стеной дождь.

– Мы словно стоим внутри водопада, – сказала Хейли. Ее ладони прижимались к стеклу рядом с моими. Ногти были поочередно покрашены зеленым и черным – цветами нашей школы.

Потом мы уселись по-турецки на линолеуме и начали играть в карты Оливера. Остальные торчали в мобильных, откинувшись на свои спортивные сумки. Макс ритмично стучал по полу карандашами, взятыми у Скайлер, которая делала домашку. Прошел час. Второй. Нас распустили по домам, когда тренеры посчитали, что опасность ливневого паводка миновала и можно садиться за руль.

Пока мы все сидели там, болтая и играя в карты, отстукивая по полу бешеный ритм, пытаясь вспомнить, как найти арктангенс, подремывая… что делал ты, Калеб? Куда ты направлялся? Никто не знает этого наверняка. Но последние твои слова были обо мне. Последнее место, о котором ты сказал матери, было связано со мной. Что повлияло на изменение твоего решения и хода событий? Что побудило тебя вернуться домой и снова куда-то уйти?

Эта тайна не дает мне покоя. Я хочу знать ответ. Меня гложет болезненная надежда: вдруг я что-то обнаружу в этом ящике стола, или найду написанную твоей рукой записку под той книгой, или разгляжу на календаре то, чего там быть не должно, и тогда все станет ясно как день. Тайна откроется. И я почувствую избавление.

Калеб, пожалуйста, мне нужно знать.

Что Джулиан дома, видно сразу. Папа готовит его любимый куриный пирог. Мама смотрит телевизор, поставив на кофейный столик корзину для белья и собрав на диване стопку сложенных рубашек брата.

Даже если бы родители не предупредили меня о приезде Джулиана (а они предупреждали об этом каждое утро, тем самым отсчитывая дни), сейчас его присутствие стало бы очевидным. Последние годы в нашей семье все настолько крутилось вокруг бейсбольных игр Джулиана и его расписания, что теперь мы словно и не знаем, как быть, когда он не с нами. Вот родители и пытаются всячески угодить брату, чтобы ему хотелось возвращаться к нам снова и снова. Они стирают его белье. Готовят его любимые блюда. Не лезут к нему.

Когда Джулиан приезжает, в доме царит спокойствие. И я снова нахожу свое место в нашей семье. Без брата внимание родителей приковано только ко мне. И они словно удивляются тому, каким человеком я стала.

– Где ты была? – спрашивает мама вместо приветствия, поскольку раз Джулиан дома, то я должна подстраиваться под семейные посиделки.

– Помогала Ив собирать вещи, – отвечаю я.

– Оу! – печально произносит мама, и на ее лице тоже отражается печаль. Обогнув диван, она кладет ладонь мне на щеку, и я отвожу взгляд, чтобы не смотреть в ее проницательные глаза. – Как она? Не могу поверить, что они решились на это. Что они действительно уезжают.

Я молчу. Да и что на это сказать? Шона нет и Калеба нет. Скоро не будет и Ив с Мией. И ничто больше не будет о них напоминать.

– Мне придется вернуться туда завтра.

Рука мамы напрягается. Проведя пальцами по моим волосам, она замечает: