А. Квиннел - Ночи «красных фонарей»

Пунктом их назначения был какой-то подвал в районе Фочене. Когда его вывели из машины и потащили вниз по ступенькам, он не сопротивлялся. Его привязали к креслу, стоявшему перед столом, и стали ждать. Прошло десять минут, дверь открылась, и в помещение вошел Жан Люк Донати. Беллу узнал его по фотографиям в его деле. Донати сел за стол, вынул из внутреннего кармана пиджака ручку и небольшой блокнот. Положив их перед собой, он взглянул на Беллу и произнес:

– Ты проводил расследование в отношении меня и Анвара Хуссейн. Зачем?

– Это моя работа, – ответил Беллу.

Донати покачал головой.

– Нет, в твои обязанности это не входило. Конечно, ты исполнял инструкции полковника Сатты, но и он не должен был этим заниматься. Откуда или от кого исходили эти указания?

Беллу пожал плечами. Он понизил голос и сказал:

– Я знаю, кто ты и что собой представляешь. И ты, и те, кто стоит за тобой, – просто мразь. Ничего ты от меня не узнаешь.

Его пытали четыре часа. Он сидел окровавленный и истерзанный. Ногти на его пальцах были вырваны, как и четыре зуба. Разбитые нос и обе скулы кровоточили. Все в паху было изувечено. Но Массимо Беллу в этом теле уже не осталось. Все его существо сконцентрировалось в разуме. После нечеловеческих пыток он с трудом улыбнулся, глядя в растерянное лицо Донати, который понял, что так он ничего не добьется.

Донати совершенно точно понял смысл вымученной улыбки. Он был человеком терпеливым и отдал какой-то приказ молодому костолому, стоявшему в левом углу подвала. Сам Донати вместе со вторым бандитом отвязали Беллу, подняли его и положили на стол. У него не было ни сил, ни желания сопротивляться.

Через несколько минут явился первый подонок, который принес небольшой портфель. Он поставил его на стол рядом с головой Беллу и раскрыл. Из портфеля он вынул шприц.

Донати кивнул головой и сказал:

– Двадцать миллиграммов… не больше. Будь очень осторожен. Если будет меньше – может не хватить, больше – сдохнет. – Он взглянул в обезображенное лицо Беллу. Мягкость его голоса лишь усиливала крывшуюся в словах жестокость. – Значит, тело твое может все стерпеть. Посмотрим, как себя поведет твой разум. Боли ты с этого момента чувствовать не будешь, только блаженство. Я тебе вколю чистый валиум. И не такую дозу, как принимают невротички из высшего света, когда пытаются облегчить свои надуманные беды, а достаточную для того, чтоб отправить твои мысли в такое путешествие, какое ты и вообразить не в состоянии. Мне только жаль, что ты можешь не вернуться из этого путешествия.

Сквозь боль Беллу почувствовал укол иглы. Потом прошло всего несколько секунд, и он превратился в ребенка, играющего на лужайке около дома деда в Тоскане. Перед ним возникло личико Мариеллы, его младшей двоюродной сестренки, которая смеялась над ним и обидно подшучивала. Он увидел разгневанное лицо матери, она бранила его за то, что он ударил сестренку. Сквозь сине-зеленую туманную пелену он услышал вкрадчивый голос:

– Кто дал тебе задание шпионить за «Синей сетью»?

В течение следующих сорока минут Донати узнал все о детстве Беллу. Он узнал о его разочарованиях, страхах и надеждах. После этого стало ясно, что двадцати миллиграммов валиума недостаточно. Несмотря на одолевавшие его сомнения, он велел вколоть Беллу еще десять миллиграммов. Тогда он узнал о привязанности Беллу к двум мужчинам, имена которых он так и не произносил.

– Откуда они? – почти в отчаянии прошептал ему в ухо Донати.

Искалеченные губы Беллу слегка растянулись в улыбке.

– Один из Рима, – сказал он.

– А второй? Второй откуда?

С окровавленных губ сорвалось какое-то слово, которое Донати не мог разобрать. Он наклонился ближе.

– Что ты сказал? Откуда он? – настойчиво повторил он свой вопрос.

– Из каменного дома на каменной горе, – сказал Беллу, как будто загадывая своему мучителю загадку.

Донати бросил взгляд на двух молодых бандитов, которые тоже напряженно вслушивались в слова карабинера. Оба они склонились над Беллу.

– Где это? – спросил Донати. – Где находится этот дом на горе?

Все они расслышали это слово.

– На Гоцо… конечно, на Гоцо.

И тут же грудь Беллу в последний раз поднялась и опустилась, он захрипел и умер.

На кладбище были только сестра Беллу, Сатта и священник. Остальные сотрудники отдела тоже хотели пойти на похороны, но Сатта им не позволил.

Гроб опустили в могилу; священник произнес молитву. Сестра Беллу бросила на гроб горсть земли, потом они со священником ушли. Могильщики должны были закопать гроб и поставить на могилу небольшой скромный каменный памятник позже.

По кладбищу гулял холодный ветер, срывая оставшиеся листья с деревьев. Сатта остался около могилы. Подняв воротник плаща и потуже обмотав вокруг шеи белый шарф, он сел на стоявший рядом могильный камень. Так он сидел более часа и смотрел на пожухлую траву у себя под ногами. Он не пытался понять, что такое горе или судьба. Он просто сидел на камне, смотрел на бурую траву и чувствовал, как внутри него медленно нарастает гнев. Детей у него не было, то, что называют истинной любовью, ему испытать не довелось; но он точно знал, что человек, чей изуродованный труп лежал в могиле, нес в себе искру той подлинной любви, которую только он и знал в своей жизни. Массимо Беллу был для него больше чем сын, брат, друг или любовник. Он любил в Беллу его душу и отрешенность от мира. И он прекрасно знал, что Беллу любил его, Марио Сатту, а больше в его жизни почти ничего и не было.

Холод все глубже проникал под плащ, сковывая его и добираясь до самых костей. Когда он в конце концов поднял глаза, то увидел стоявшего по другую сторону разрытой могилы мужчину в джинсах, джинсовой куртке и черной водолазке. Его стального цвета волосы были коротко подстрижены. Он смотрел на могилу.

Сатта встал и медленно обошел насыпь. Мужчина поднял голову и прижал Сатту к груди. Впервые за всю свою взрослую жизнь полковник заплакал. Мужчина долго держал его в объятиях, потом спокойно заговорил:

– Завтра утром ты подашь в отставку. Я пошлю к тебе Макси и Фрэнка. Мы возьмем генерала Эмилио Гандольфо и покажем ему дорогу в ад. И всех остальных отправим за ним следом. – Кризи снова взглянул на могилу, и голос его стал холоднее обдувавшего их ветpa. – Когда ты устанешь или замерзнешь, когда тебя будут покидать душевные силы, представь себе лицо Беллу… Вспомни сострадание, которым всегда были полны его глаза, вспомни его доброту и силу любви к тебе. И я в тех же глазах смогу найти такую же любовь… Тогда станет ясно, что мы с тобой обязаны сделать, чтобы вспоминать о нем без стыда.