Фелисия Йап - Вчера

Но я не буду вдаваться в подробности. Я не стану думать о собственной неполноценности, истинной или мнимой. Особенно теперь, когда у меня наконец-то поднимается настроение.

Я достаю из-под садового навеса пару больших мешков для мусора и с новыми силами начинаю сгребать в них листья. Вдалеке что-то тренькает. Похоже на дверной звонок. Наверное, почтальон.

Я отворяю боковую калитку в живой изгороди и выхожу за угол к парадной двери дома. На крыльце стоит мужчина, лицо его повернуто от меня под углом. Это не почтальон. Худое точеное лицо, сильная угловатая линия подбородка. На висках налет седины. Идеально белоснежная сорочка безупречно отглажена. Оксфордские броги начищены до блеска.

– Чем могу помочь? – спрашиваю я.

Мужчина вздрагивает от неожиданности и оборачивается.

– Ох… – произносит он.

Взгляд останавливается на мне, отмечая грязный комбинезон и такие же башмаки. Радужки серо-стального цвета притягивают, словно магнит. Незнакомец лезет в нагрудный карман и достает оттуда бейдж с фотографией, прикрепленный к черному складному кошельку. Знак имеет форму снежинки с короной внутри.

– Ханс Ричардсон, полиция Кембриджшира, отдел уголовного розыска. Хотел бы поговорить с Марком Эвансом.

– Зачем?

– Следствию нужна его помощь.

– Какому следствию?

– Мы расследуем гибель женщины.

Я смотрю на инспектора, разинув рот.

– Случайно, не… э-э… той женщины, про которую передавали в утренних новостях? Ее тело нашли в Кэме.

– Именно так, – кивает он. – Я главный следователь этого дела. И буду признателен, если вы позовете мистера Эванса. Это ваш муж, полагаю?

Я киваю. Что-то в этом мире с самого утра идет не так, но я не могу нащупать, что именно. Мои глаза скачут в сторону от Ричардсона; перед домом припаркована патрульная машина в желто-голубую клетку. За рулем водитель в форме, усатое лицо трудно рассмотреть сквозь затемненное стекло. Из окрестных домов высовывают головы соседи, одна, в нарядном сиреневом платье, даже вышла на крыльцо, чтобы получше нас разглядеть. Мне давно действует на нервы этот ряд однотипных домов напротив нашего.

– Марк работает у себя в кабинете, – говорю я, торопясь увести Ричардсона от глаз соседей, – пойдемте.

Я веду инспектора за угол дома, замечая повторяющийся узор на его шелковом галстуке. Похоже на греческий символ «пи», который мы когда-то проходили в школе. Неттл бросается к нам. Ричардсон пригибается почесать собачью голову и получает за это энергичный визг. Когда мы проходим через открывающуюся в сад боковую дверь, я набираюсь храбрости и спрашиваю:

– Как ее звали?

Инспектор морщит рот, потом отвечает:

– София Эйлинг.

Имя не высвечивает у меня в голове ни единого факта.

– А почему ее гибель… э-э… выглядит подозрительно?

– Не могу вам сказать, – качает он головой. – Извините. Прекрасный сад, кстати говоря. Очень интересно.

– Спасибо. Я позову мужа.

Ричардсон кивает. Я ухожу по садовой дорожке за Марком. Тревога вздымается волной и захлестывает сердце, смывая все остальное. Не может быть никакой связи между Марком и Софией Эйлинг. Я не знаю о ней ни единого факта. Чтобы убедиться в этом, я останавливаюсь посреди дороги, достаю айдай и набиваю ее имя. Результатов – ноль.

Подойдя к дверям Маркова логова, я стучусь. Изнутри доносится громкий стон.

– Я же пишу, Клэр! – Голос Марка приглушен, но в нем ясно слышится раздражение. – Сколько раз уже просил не беспокоить меня, когда я пишу. Обязательно впечатай это сегодня себе в дневник. И потрать побольше времени на изучение фактов.

– Это срочно, Марк. Пожалуйста, выйди.

Я слышу приглушенное чертыханье и наконец звук приближающихся шагов.

Дверь распахивается с громким скрипом, выставляя на обозрение идеальный порядок кабинета. Мой муж стоит передо мной, глядя в пространство. Вид у него диковатый. Если он писал весь последний час, это действо, должно быть, сильно его возбудило.

– С тобой хочет поговорить детектив. Ханс Ричардсон, полиция Кембриджшира, отдел уголовного розыска. Он расследует дело той женщины, про которую утром говорили по радио.

Кровь отливает у Марка от лица. Левая рука дрожит.

«Сайентифик Америкен», 15 сентября 2005 года

Все записано в наших генах: Ученые обнаружили ген (и белок), ответственный за разделение общества по глубине памяти

Ученые Гарварда идентифицировали генный триггер, отвечающий за разницу в глубине кратковременной памяти между дуо и моно. Этот ген регулирует производство особого протеина, так называемого цАМФ [1] ЦАМФ – циклический аденозинмонофосфат. – Здесь и далее примеч. перев. – ответного элемента активирующего белка, более известного под латинским наименованием CREB.

Образцы крови, собранные у пяти тысяч добровольцев, подтверждают очень низкий уровень CREB у взрослых – как дуо, так и моно, – в отличие от подростков моложе восемнадцати лет. При этом уровень CREB в крови дуо все же выше, чем у моно, что увеличивает глубину их кратковременной памяти до двух дней вместо одного.

Ученые считают, что производство этого белка ингибируется в возрасте двадцати трех лет у дуо и восемнадцати – у моно, разделяя, таким образом, человечество на две группы с разной глубиной памяти. Они пытаются понять, как и почему это происходит и всегда ли было именно так.

Дуо Патрик Килберн, возглавляющий эти исследования, полагает, что генный триггер можно переключить синхронизированной комбинацией физического и эмоционального стрессогенных факторов. Для того чтобы это произошло, травмы обеих форм должны совпасть по времени, настаивает ученый. Мыши, подвергшиеся одновременно физическому и эмоциональному шоку, обладают повышенным уровнем CREB и более глубокой кратковременной памятью.

Пресс-секретарь Международного фонда памяти (МФП) – организации, финансирующей эти исследования, – сказал: «Открытие генного триггера предоставляет человечеству прекрасную возможность улучшить в недалеком будущем свою память. По меньшей мере в один прекрасный день мы сможем всех моно конвертировать в дуо».

Когда утром передали эту новость по радио, я думал, хуже уже некуда. Оказалось – есть куда.

Говорят, счастье – в незнании. Я снова смотрю в глаза Клэр – в те самые глаза, что заворожили меня двадцать лет назад в «Универ-блюзе» (так говорит мой дневник). Зрачки сегодня кристально чистые, бремя знания не оставило на них пятен. Всего один день, и такая разница. Вчера из них выплескивалась мучительная агония. Сегодня это лавандовые радужки безмятежной женщины – комфорт защищен беспамятством, пытка знанием отменена.

В верхушках деревьев завывает ветер.