Кэт Уинтерс - История ворона

– Да, конечно, – отвечаю я, собираясь уходить от Хозяина Поместья. – Кстати сказать, я ведь прекрасно понимаю, почему должен брать с вас пример, дорогой мой папочка. Ведь вы такой великодушный, такой любящий джентльмен, человек потрясающей верности, всецело преданный своей семье! Просто ангел, ничего не скажешь!

Отец опускает книгу.

– Ты что, хочешь, чтобы я прямо сегодня тебя из дома вышвырнул, нахал?

Застываю как вкопанный.

– С точки зрения закона я ведь совершенно не обязан тебя воспитывать, Эдгар. Не забывай об этом.

– Как же это забыть, если вы без конца мне об этом напоминаете?

– Так вот, если не хочешь сегодня оказаться на улице без гроша в кармане, прикуси свой грязный язык и прояви ко мне уважение. Я ведь помогаю тебе исключительно по доброте душевной, и мне хватило щедрости вырастить и воспитать тебя, как настоящего принца.

Выскакиваю из его комнаты и быстро спускаюсь по лестнице, а потом швыряю свой фрак на столик, стоящий у двери в мою спальню, отчего огонек в агатовой лампе испуганно трепещет. Захлопываю за собой дверь – с такой силой, что вздрагивают полки с книгами, и уединяюсь в своей комнате – в моей библиотеке, в моем святилище с видом на живописные сады семейства Алланов, уходящие вдаль и тонущие в тумане долины реки Джеймс.

Достаю черновик «Тамерлана», беру гусиное перо, окунаю в свежие чернила и записываю на бумаге новые строки, несмотря на недавние угрозы и уловки.

Слышу стук за спиной – кажется, в камине упало полено. Испуганно оборачиваюсь, боясь, как бы отец не пошел за мной следом. Но в комнате больше никого, только потрескивает в камине пламя и танцуют на бордовой геральдической лилии у меня на стене тени и огненные отсветы.

Возвращаюсь к столу, беру чистый лист и уголек, чтобы излить на бумагу весь тот ужас и мерзость, которые тревожат мою душу, и рисую демонического вида девушку в черном траурном платье. Вырисовываю длинные, змеящиеся по ветру локоны цвета эбонита, насмешливый изгиб губ, волевой, вызывающе вскинутый подбородок, глубоко посаженные глаза, которые будто подначивают меня: « Ну давай, покажи меня всему миру, Эдди По. Продемонстрируй всем свое больное воображение !»

Летящий от камина запах дыма – или тлеющего пепла – вновь погружает меня в атмосферу подземного склепа под Монументальной Церковью. Вновь ослабляю узел на шейном платке, чтобы не задохнуться.

«Моя дама выглядит не так уж и зловеще», – вдруг понимаю я и, вместо того чтобы украсить ей шею жемчужным ожерельем, я рисую жутковатое украшение, при виде которого меня разбирает довольный смешок – колье из двенадцати белоснежных, ужасающих на вид человеческих зубов.

Вытираю губы рукой и задумываюсь над тем, как бы еще приукрасить мою даму. На губах чувствуется угольный привкус.

Кто-то скребется о стену прямо у меня за спиной.

Снова испуганно подскакиваю.

Оборачиваюсь и так и застываю от ужаса, ибо отсветы пламени на темной стене вдруг начинают извиваться и переплетаться, образуя силуэт живого существа, которое раскачивается под чарующую песнь огня. В самом центре силуэта пульсирует крошечный пучок света.

Сердце.

У меня в комнате тихо бьется чье-то сердце.

– Нет, это безумие, – шепчу я и возвращаюсь к рисунку. При виде того, что я только что изобразил на бумаге, меня охватывает ужас. Взгляд замирает на колье из зубов на девичьей шее.

А вдруг это увидит мама? Или Эльмира? Какая жуть. Сколько внимания и волнений она вызовет !

Легкие камина громко выдыхают у меня за спиной, встревоженные порывом ветра в трубе – а может, и мной . Нежданный дождь вдруг барабанит по окнам – тук-тук, тук-тук, тук-тук – от этого волнение мое только растет. Тревожные тучи заволакивают небо и солнце; на всех четырех стенах комнаты отражается оранжевое пламя – яркое, лучистое, беспокойное.

Комкаю рисунок, встаю с кресла, чтобы кинуть в камин омерзительную подделку под искусство, просочившуюся на бумагу из-под моих пальцев, но ноги словно прирастают к земле.

Я слышу голос.

В моей комнате, рядом с камином, кто-то есть, и этот кто-то отчетливо произносит четыре слова:

– Покажи. Меня. Всему. Миру .

Отступаю на пару шагов, недоверчиво качая головой. Ноги едва меня слушаются. Огонек в самом центре силуэта на стене разгорается все ярче и пульсирует со всё тем же тук-тук, тук-тук, тук-тук в такт дождевым каплям.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук …

Рисунок выскальзывает из моих пальцев и падает на пол. Складываю ладони в молитвенном жесте и в полный голос, а вовсе не полушепотом, как недавно в церкви, произношу слова молитвы:

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…

От камина доносится новый громкий вздох, и к моему ужасу – и изумлению! – дрожащий силуэт плотнеет, затвердевает и отделяется от стены. Да-да! Из моей стены выходит девушка в платье из сажи и черных перьев! С ее узких рукавов и юбки на деревянные половицы струится мрак, ударяясь о пол с тем же тревожным « тук-тук-тук », что и дождь, по-прежнему бьющий в стекло. В глазах у нее пляшут отсветы пламени, а у губ тот же бордовый оттенок, что и у обоев в моей комнате. Чернильно-черные локоны ниспадают до самого пояса. Кожа у нее тусклая, пепельная, а заметив ногти, длинные, изогнутые, стального цвета, – я нервно сглатываю.

Изумленно открываю рот. Дрожь моя только усиливается, а в ушах шумно отдается стук сердца.

– Я ужасно голодна, – низковатым голосом, который вибрирует, будто струны виолончели, признается девушка. – Мне нужно больше слов. Больше внимания и переживаний, которые ты обещал!

Ноги у меня подкашиваются. Хоть рот у меня и открыт, я даже вскрикнуть не могу.

Таинственное создание направляется ко мне, шагая по полу в жестких туфельках из древесного угля, и с каждым ее движением холодок, бегущий у меня по спине, лишь усиливается.

На глазах выступают слезы.

Говорить я по-прежнему не в силах.

Она останавливается прямо напротив меня. Тени стекают с ее рукавов, будто ручьи черной краски, заливая ковер, а запах горячих углей и тлеющего дерева ударяет мне в ноздри. Колени у меня дрожат, голова идет кругом. Гулко опускаюсь на свое кресло, а в голове у меня вдруг начинают звучать мрачнейшие прозаические и поэтические строки, лучше которых мне в голову еще ничего не приходило.

Девушка обхватывает своими горячими и сильными ладонями мое лицо. Ее жаркое дыхание обжигает крошечные волоски у меня в носу.

– Эдди, ты почему так дрожишь? – спрашивает она. В ее зрачках пульсирует огонь, и языки этого пламени достают до самых краев обсидиановой радужки.