Эрик Ластбадер - Цзян

Примерно шесть недель назад из одного из своих многочисленных информационных источников он узнал, что некий подающий надежды молодой человек — по китайским понятиям, конечно, молодой, ибо ему было 52 года, — недавно назначенный директором Научного и Технологического Института, работающего на национальную оборону, встречался с членами ЦУН. Молодого человека звали У Айпин, и Чжилинь знал, что у него есть «рука» в центральных партийных органах и в Министрестве обороны. Последнее явствовало из того факта, что сразу же после назначения У Айпина в этот институт начали перекачиваться колоссальные средства. Конечно, для нового Китая военная промышленность всегда имела первостепенное значение, но пристальный интерес высшего руководства страны именно к этому институту был явно не случаен. Все это делало У Айпина весьма значительной фигурой, даже более могущественной, чем члены ЦУН, которые, что ни говори, все были министрами. Кстати, этот У Айпин был известен своей отчаянной борьбой против отхода Китая от ортодоксальной марксистско-ленинской идеологии.

Сейчас Чжилинь шел по дорожке через старинное кладбище. Как будто вся история Китая отразилась на :)тих надгробных плитах, которые видели все: смены времен года и династий, завоевания маньчжуров, японцев и иностранцев всех мастей. Все претерпела земля Китая. Ее били и колошматили, ее опустошали бездарные правители, начиная с маньчжуров и кончая современными вояками вроде Чан Кайши и тиранами вроде божественного Мао.

Чжилинь не мог не видеть, что, несмотря на его героические усилия, любимая родина после войны деградировала почти во всех сферах. В последние годы наметились просветы, но деградация угрожала по-прежнему.

Неужели этому не будет конца? - спрашивал он себя.

Духи погребенных справа и слева от него, казалось, наполнили воздух своими жалобными вздохами. Довольно, - шептали они ему в ухо. — Пора положить конец всему этому, иначе Китай просто не выживет в XXI веке.

На глазах Чжилиня были слезы, когда он дошел до перекрестка и свернул направо. Прямо за поворотом стоял Вофози, храм Спящего Будды, один из самых древних в округе. Он был построен в эпоху Тан, а в 1321 году один из правителей династии Юань приказал отлить новую статую Будды, израсходовав на это 500 000 фунтов меди, хотя в храме была уже превосходная статуя из сандалового дерева. Семь тысяч рабочих были привлечены, но отливка получилась у них только со второй попытки, а вся работа заняла десять лет.

Продолжая культурные традиции, Чжилинь открыл в долго пустовавшей пристройке к храму современную Школу Лесного Хозяйства, оставив храм в его первозданном виде.

Войдя внутрь, он соприкоснулся с миром покоя и гармонии. Поскольку двери не было, птицы и мелкая живность чувствовали себя здесь как дома. Птичий пересвист звучал под стропилами, будто рождаясь из потоков солнечного света, вливающегося сквозь узкие окна.

Есть немало других мест, куда Чжилинь мог придти, чтобы спокойно поразмышлять о высоком, но нигде он не чувствовал с такой отчетливостью присутствие Будды как здесь.

И какими бледными и надуманными казались ему коммунистические доктрины в присутствии великих, универсальных законов, естественно вытекающих из самой сути жизни!

С некоторым трудом он опустился на один из двух складных стульев, стоявших по обе стороны от каменного стола, на котором была разложена доска для вэй ци Черные и белые шашки были уже введены в игру. Чжилинь окинул взглядом знакомую конфигурацию, в которой они были расставлены, продолжая думать о своем.

Сговор У Айпина с враждебной ЦУН совпал по времени с началом заключительной стадии Гонконговской операции Чжилиня. Это не предвещало ничего хорошего. Чжилинь был слишком стар, чтобы верить в случайные совпадения, во всяком случае, такого масштаба. Хотя операция проводилась в условиях полной секретности, но утке далеко не первый год. Так что было бы глупо верить, что никакой утечки информации, даже крошечной, за все это время не произошло.

Чжилинь снова обратился к доске для вэй ци. расчерченной, как и положено, девятнадцатью вертикальными и девятнадцатью горизонтальными линиями. Шашки представляли собой маленькие овальные раковины с удивительно приятной, шелковистой на ощупь поверхностью. Ему всегда доставляло огромное удовольствие ощущать их подушечками большого и указательного пальцев, когда он держал очередную шашку, обдумывая ход. Черные и белые, они были выстроены в боевые порядки, и каждая стояла на одном из 361 пересечений, называемых лю.

В этом сложном переплетении маршрутов, сильных и слабых линий и территорий, на которых сталкивались, отходили и наступали две противоборствующие силы, организованные определенным образом внутри себя, Чжилинь видел модель реального мира.

Почувствовав какое-то движение у входа в храм, он поднял глаза и увидел силуэт человека, четко очерченный на фоне вливающегося в храм солнечного света. Хотя деталей фигуры увидеть было невозможно, но Чжилинь разглядел кряжистое тело этого человека, слегка комично выглядевшее в плохо подогнанном, помятом костюме.

— Входи, входи, Чжан Хуа, — сказал он. — Ты опять так опоздал, что я уже собирался начинать без тебя.

Человек поспешил занять стул напротив того, на котором сидел Чжилинь. Он вытер свое широкоскулое, типично монголоидное лицо носовым платком, потом высморкался в него. Поправил пальцем очки в металлической оправе на почти отсутствующей переносице.

— Я должен объявить себе выговор за опоздание, — сказал он виноватым голосом.

— Да уж! — добродушно засмеялся Чжилинь и, заметив несколько недоуменный взгляд собеседника, добавил: — Видишь ли, Чжан Хуа, ты не только мой заместитель, но и близкий друг. Сколько мы с тобой работаем вместе официально и неофициально? Кажется, лет двенадцать? И за это время я обнаружил у тебя только один порок — привычку опаздывать. Ну и пусть себе остается! Я бы всем людям официально разрешил иметь один порок, если он безобидный.

— Я бы хотел не иметь никаких, товарищ министр.

— Ну и зря, дорогой мой Чжан Хуа! Я, например, никогда не доверял людям, которые кичатся тем, что у них нет никаких слабостей. В таком случае я не могу не думать, что они скрывают от меня что-то очень важное. Нет, ты должен согласиться со мной, что незначительные пороки предохраняют нас от значительных.

Он протянул руку и передвинул свою черную шашку на самое важное их девяти пересечений, которые делят ноле боя на зоны. Эти пересечения называются «звездами» — син , по-китайски, а самое главное из них — «солнечным сплетением», тянь юань , то есть серединой дороги. В этой позиции для шашки открывается целый ряд возможностей и, в то же время, целый ряд других закрывается. Таким образом, тут высвечиваются скрытые стратегические замыслы.