Эрик Ластбадер - Сирены

Сердце бухало в груди Дайны, когда она вновь услышала жалобный вой, несущийся под необъятным лоном океана, точно он сам взывал к ней. Светлый пушок на руках Дайны вдруг поднялся дыбом. Внезапно мысли, копошившиеся в ее голове, вдруг потеряли всякое значение. Все, кроме одной, неистово крутившейся в ее голове, подобно ослепительно сверкающему мечу с золотым клинком. «Однажды я пыталась, — думала она, — но тогда я была всего лишь ребенком, рассчитывавшим на помощь магии. Ну что ж, теперь я выросла. И я обладаю властью и силой».

Рубенс вдруг очутился возле нее с чашками дымящегося кофе в руках. Дайна взяла одну из них и стала жадно поглощать черную, обжигающую жидкость, прижимая озябшие пальцы и ладони к горячей керамике.

Она знала, что ей нужно сказать ему, но комок в горле мешал ей говорить. Выждав паузу, она вновь открыла рот и произнесла хриплым, чужим голосом.

— Есть один человек. Человек в Нью-Йорке. Я знала его... когда-то очень давно.

— Он убил моего... друга, которого я любила. Вломился в его квартиру и застрелил его, словно животное. — У нее кружилась голова, желудок завязался в тугой узел. То, о чем она говорила сейчас, не было известно никому, кроме убийцы и ее. — Он не знал, что я была там и видела, как он это сделал. — Как тогда сказал Бобби? Нельзя забывать старых друзей. Никогда. О нет, ни за что.

Она подняла глаза и посмотрела на Рубенса. В ее ушах продолжал звучать зов моря, подобный сладкоголосому, неудержимо влекущему к себе, пению Сирен.

— То, что произошло с Эшли... — Рубенс как-то особенно посмотрел на нее. Его глаза еще больше потемнели от мгновенного приступа гнева. — Ты спрашивал, что я хочу больше всего на свете. Так вот, я хочу, чтобы то же самое случилось с этим человеком.

Рубенс обнял ее за плечи одной рукой, и они вместе направились к мостику. Он нажал на рычаг, поднимая якорь. Они были готовы тронуться с места, когда он вдруг сказал:

— Прислушайся. Ты сможешь разобрать голоса китов, зовущих друг друга. Послушай их долгую, одинокую песню. Он повернул штурвал, беря курс к дому.

Когда они вернулись домой, Дайна сообщила Рубенсу имя человека: Аурелио Окасио. Как странно оно звучало у нее на языке. Уже много лет она не произносила его вслух, и теперь оно казалось ей совершенно незнакомым.

Рубенс направился к телефону, а она пересекла гостиную и открыла дверь в сад. Вода в бассейне сверкала и переливалась на солнце, как бриллиантовое зеркало. «Если я нырну туда, — подумала она, — то наверняка сломаю себе шею».

Она вышла наружу, и солнечные лучи обрушились на нее с такой силой, что она пошатнулась. Ей казалось, что еще чуть-чуть, и ее стошнит. Оступившись, она ухватилась за металлический верх ближайшего шезлонга. Ее ноги тряслись; пот выступил на лбу и подмышками. «Боже мой, — думала она. — Я мечтала об этом дне с той минуты, когда увидела Окасио, стоящего над телом Бэба. Я хотела его смерти. Я ненавидела его так же, как и отца, когда тот умер, оставив меня вдвоем с матерью».

Ненависть, скрывавшаяся в ее сердце, так долго не находила выхода, что каким-то образом утратила свое истинное значение. Из-за попустительства Дайны она подросла и обрела свое собственное отдельное существование. И вот теперь в ослепительной вспышке озарения Дайна увидела, что сама заблудилась в собственной ненависти, и, сделав этот последний шаг, утонет в ней навсегда.

На мгновение она почувствовала себя беспомощной, бесконечно одинокой, как во время заключения в клинике доктора Гейста, и расплакалась.

«Дура! — обругала она себя. — Зачем ты плачешь? Ты ведь все еще обладаешь властью. Так используй ее!»

— Рубенс! — крикнула она, отнимая руки от лица. — Рубенс!

Прыжком вскочив на ноги, она бегом помчалась в дом, на ходу соображая: «Он взял трубку в руки, когда я выходила в сад».

— Рубенс! — закричала она опять. «Сколько времени прошло с тех пор?»

— Рубенс!

Он повесил трубку на рычажки в тот самый миг, когда Дайна, запыхавшись, влетела в дом.

— Боже мой, нет! — она уставилась на него широко открытыми глазами.

— Дайна, что...

— Рубенс, ты уже сделал это?

— Я просто разговаривал с Шуйлером. Он...

— Звонок в Нью-Йорк! — завопила она. — Ты уже звонил?

— Я как раз собирался. Что это...

— О, слава богу! — Она закрыла глаза и испустила глубокий, дрожащий вздох.

Рубенс подошел к ней. Ее всю трясло, и он, чтобы успокоить ее, обнял.

— Дорогая, в чем дело?

— Я не хочу, чтобы ты звонил туда. — Она посмотрела ему в глаза.

— Но ведь это твой подарок. Конечно я...

— Просто не делай этого! — нарочно смягчив голос, она положила руку ему на грудь. — Не делай и все.

— Мне казалось, что ты очень хотела этого. Или у меня сложилось неправильное впечатление?

Дайна опять закрыла глаза. Дрожь прошла по ее телу.

— Нет, правильное. На протяжении одиннадцати лет я мечтала о том, чтобы Окасио не стало.

— Тогда позволь мне все же позвонить туда. Позволь мне сделать тебя счастливой. Разве ты не понимаешь, что теперь обладаешь властью?

— В этом-то все и дело. У меня есть власть, как и у тебя. Марион был прав. Трудно не обрести власть, но научиться правильно распоряжаться ею после этого. Я думаю, Мейер считает точно так же...

— Мейер? — Его взгляд стал жестким. — Что ты знаешь о Мейере?

Дайна Взглянула на него.

— Рубенс, когда я была в Сан-Франциско, он приезжал туда специально, чтобы повидаться со мной.

— Почему ты не говорила мне об этом раньше?

— Я думала, что ты не поймешь. Он беспокоится за тебя. Он считает, что ты стал слишком похожим на него. Он прав.

— Ас чего ты взяла, что я пойму это теперь?

— Потому что теперь я уверена в том, что ты любишь меня. Я больше не могу жить так, Рубенс. Насилие всегда присутствовало в моей жизни, но я просто никогда не задумывалась над этим по-настоящему. Теперь мне ясно, что я, мы оба увязали все глубже и глубже в этой трясине, сами того не замечая. Я была твоей усердной ученицей, но теперь я вижу, кем стала.

— Когда я узнала, что ты сделал с Эшли, то дала себе слово впредь не допустить этого. То же самое я обещала Мейеру. Он умней, чем могло показаться мне или тебе. Он заключил договор со мной: он обещал мне помочь найти убийцу Мэгги, если я стану оберегать тебя. Однако он преподал мне урок. Он предложил мне насилие, и я ухватилась за него. Ухватилась с охотой.

— Теперь я поняла, что мы станем изгоями на всю оставшуюся жизнь, если не остановимся сейчас же. Обратной дороги у нас уже не будет. Давным-давно, когда я еще знала Аурелио Окасио, я хотела быть изгоем. Каждое решение, принятое мною с тех пор и до настоящего момента, продвигало меня дальше в том же направлении. Но я больше не хочу этого. Я должна отказаться от этого.