Эрик Ластбадер - Белый ниндзя

— Ловкость рук и никакого мошенничества?

— Возможно, — ответил Нанги, — но не только это. УЧИТЫВАЯ ХАРАКТЕР ЕГО РАБОТЫ, МОЖНО ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ЕГО ТАЙНИК НАХОДИТСЯ НА МЕСТЕ, ДОСТУП К КОТОРОМУ ОТКРЫТ КРУГЛЫЕ СУТКИ. Так сказала тогда Томи о Барахольщике, и это навело Нанги на мысль попытать счастья в зале игральных автоматов.

Он достал ключ, который был обнаружен приклеенным к ноге мертвого Барахольщика, и, читая про себя молитву, вставил его в замочную скважину. Повернул его направо. Никакого эффекта: ключ не пошевелился. У Нанги оборвалось сердце. Затем он попробовал повернуть его налево.

Дверца открылась.

Нанги сунул руку внутрь, пошарил везде. И его рука нащупала что-то приклеенное клейкой лентой к верху ящичка, в который проваливаются проигранные фишки. Нанги судорожно дернул предмет и, порвав ленту, вытащил его наружу. Это была микрокассета.

Вот это называется сорвать банк!

Николас мчался по скоростному шоссе, пересекающему весь Лонг-Айленд. Стрелка спидометра часто заходила за отметку 95 миль в час. Жюстина свернулась калачиком рядом, на месте пассажира. Плечи ее по-прежнему были закутаны в соседское одеяло. Время от времени она вздрагивала во сне и тихонько всхлипывала. Николас положил ей руку на бедро, как бы защищая.

Было 04.30 утра, и небо отливало перламутром, как раковина жемчужницы. Облака на горизонте подернуты бледно-оранжевым цветом.

Николас поднял верх своего «Корвета». Ветер трепал его волосы и выдувал из них отвратительный запах пожарища.

Им с Жюстиной пришлось одолжить у соседей кое-что из одежды: весь их гардероб сгорел.

Через каждые двадцать секунд Николас поглядывал на миниатюрный детектор радара, скрытый под щитком от солнца, хотя он и знал, что детектор запищит, учуяв полицейскую машину, караулящую в засаде нетерпеливых водителей вроде него. Наблюдение за детектором отвлекало от безрадостного пейзажа за окном.

Он одолел расстояние от Вест-Бэй Бриджа до Нью-Йорка за час пятнадцать. Когда он снизил скорость, чтобы войти в тоннель Куинз-Мидтаун, Жюстина проснулась.

— Который час? — спросила она, потягиваясь.

— Еще рано, — ответил Николас, въезжая в тоннель. — Спи себе спокойно.

Жюстина протерла глаза.

— Очень уж противные сны, — сказала она. — Призраки прошлого все тревожат. — Она повернулась к нему. — Ник, мне приснился Сайго. А потом он превратился в тебя.

Николас вздрогнул, вспомнив слова Канзацу: ТЫ БОЯЛСЯ ТЬМЫ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ. И его ответ: ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО Я И САЙГО — ОДНО И ТО ЖЕ. ОН — ЭТО Я, Я — ЭТО ОН.

— Этого человека зовут не Сайго, а Сендзин, — сказал Николас. — Я хочу, чтобы ты поняла разницу между ними. Сайго был непрошеным злом. Сендзин преступил границу, отделяющую добро от зла. Понятие морали для него не существует. Он живет — или ему кажется, что он живет — вне этих категорий.

— Так живет или не живет?

Они уже вынырнули в Манхэттене, и Николас устремился к центру.

— Не уверен, что знаю это, — ответил он. — Но это и не главное. Узнать бы, что сейчас у Сендзина на уме. Узнав это, я пойму до конца, что это за человек.

Он ехал вниз по Второй авеню до самого Гудзона, а потом свернул на запад. В Сохо он свернул на Грин-стрит и остановился напротив здания, напоминающего фабричный корпус. Пять или шесть лет назад подобные здания, где раньше действительно размещались цеха мануфактурного производства, были переоборудованы в просторные и часто шикарно обставленные жилые помещения.

Николас подвел Жюстину к металлической двери, покрытой эмалевой краской цвета морской волны. Дверь закрывалась на три замка, установленные один над другим, и была укреплена толстыми защитными плитами. Кроме того, дверь была украшена массой кнопок и окошечек с переговорными устройствами. В верхней части Жюстина разглядела стеклышко видеокамеры.

Николас нажал на кнопку, под которой была таинственная надпись: «Кон». Раздался жужжащий звук, и дверь автоматически открылась. Пропустив их, она вновь закрылась, оставив Николаса и Жюстину в кромешной тьме. Прошла минута, другая. Жюстина стояла молча, хотя ее и распирало от желания задать вопрос. Она чувствовала, что Николас стоит спокойно. Значит так и должно быть.

Свет вспыхнул без предупреждения, и Жюстина заморгала. Она увидела себя, окруженную собственными отражениями.

Тошнотворное ощущение галлюцинации прошло, когда одна панель отошла в сторону, и Николас вывел ее из этого зеркального ящика.

Жюстина увидела, что находится в просторном, но теплом помещении с высокими, как в соборе, потолками. Стены были не прямыми, а вогнутыми в одном месте, выпуклыми в другом, напоминая ей формы человеческого тела. Их украшали огромные художественные полотна в постимпрессионистской манере.

Помещение было обставлено мебелью, стилизованной под старинную, но с современной мягкой кожей на сидениях и спинках. Кое-где стояли японские лакированные столики со старинными письменными принадлежностями. В одной из ниш в стене стояла скульптура актера театра Кабуки в натуральную величину, в настоящей одежде и в парике. В центре комнаты была лакированная и позолоченная фигура Будды. Как ни странно, комната создавала впечатление не лавки старьевщика, а какой-то удивительной гармонии.

Посреди комичны стоял японец довольно свирепого вида. Он стоял в напряженной позе и не скрывал этого.

— Быстро же ты обернулся, Тик-Тик, — сказал японец. — Быстрее некуда.

И тут она узнала его:

— Конни? Конни Танака?

— Он самый! — ответил Конни, кланяясь по японскому обычаю, и очень растерялся, когда Жюстина бросилась к нему с протянутыми руками.

Николас рассмеялся:

— Видел бы ты себя сейчас, Танака-сан!

— Это и есть новая квартира? — спросила Жюстина. — Она просто грандиозна.

— Ты еще не все видела, — поспешил ее заверить Николас.

— Тик-Тик! — укоризненно сказал Конни, потом повернулся к Жюстине. — Не думай, что я не рад тебя видеть, — сказал он, целуя ее в щеку. Потом опять повернулся к Николасу: — Я прочел то, что ты мне дал, Тик-Тик. Я работал быстро, но, должен признаться, куда мне до тебя? Скажи мне, почему ты здесь? Я думал, ты появишься только через несколько дней.

— Мы работаем по ускоренному расписанию, — объяснил Николас, располагаясь в роскошном кресле а-ля Людовик XIV. — Дорокудзай спалил наш дом прошлой ночью.

Конни в сердцах бросил эпитет по-японски, которого Жюстина не поняла.

— Я приготовлю чай, — сказал он.

Жюстина повернулась к Николасу. Ее глаза потемнели от затаившегося в них ужаса. Она вся дрожала:

— Почему ты мне этого раньше не сказал?

— А какой смысл? — оправдывался Николас. — Ты бы только еще больше разволновалась. А тебе надо было поспать.