Эрик Ластбадер - Черное сердце

— Мел, — он старался говорить как можно спокойнее, — к чему ты клонишь?

Она замолчала. А когда заговорила вновь, голос ее был еле слышен:

— Дуг, ты понимаешь, с чем связался?

— О чем это ты? — подозрительно осведомился Туэйт.

— Седьмого числа будет поставлена очередная партия товара. Седьмое — это завтра, — из трубки доносилось ее прерывистое дыхание.

— Черт возьми, в чем дело. Мел? — Она начинала пугать его.

— Речь идет о поставках оружия. Пауза затянулась так надолго, тишина в трубке была такой зловещей, что Мелоди не выдержала:

— Дуг? Ты меня слышишь?

Туэйт лихорадочно соображал. Убийство губернатора, потом — сенатора, крупнейшая за всю историю участка партия наркотиков, а теперь еще нелегальная торговля оружием. Что все это означает? Все эти три линии имели точку пересечения, в этом он не сомневался. Но где и каким образом они пересекаются? И кто находится в центре, кто управляет всеми процессами? Он снова ощутил холодок под сердцем и подумал о Трейси: где его черти носят? Вернувшись утром в участок, Туэйт только и делал, что набирал его номер в вашингтонском отеле «Четыре времени года». Мы вышли на что-то очень и очень серьезное, со страхом думал Туэйт, и мне это категорически не нравится.

— Ты уверена? — осипшим вдруг голосом спросил он.

— Четыре автомата «узи», четыре АК-47, двадцать четыре противопехотных гранаты, два скорострельных миномета «фрэнкиз», оснащенных приборами ночного видения, полдюжины пусковых ракетных установок «рейнсбек», комплект ракет «сейтран финтвист», восемь противогазов, пятнадцать канистр со сжиженным газом циан.

— Боже мой, — прошептал он, — я сейчас выезжаю. Он напрочь забыл о Жабе Тинелли.

Вот и яма в земле, через которую Луис Ричтер отправится в вечность, отправится неторопливо, словно спускаясь по невидимым ступенькам. Крупные капли дождя гулко стучали в выпуклую полированную крышку гроба красного дерева и, как слезы с щек, стекали на дно могилы.

Священник прочитал все положенные молитвы, присутствующие бросили на крышку гроба по пригоршне земли, которую тут же смыло дождем. Неподалеку, в том месте, где Шерман-драйв делает резкий поворот на юг, одетая по последней моде женщина укладывала голубые и желтые лилии к подножью памятника. Водитель в ливрее держал над ее головой большой черный зонт. Рядом, вцепившись в руку шофера, стоял мальчик лет восьми. На нем был темный костюмчик, ветер настойчиво теребил его челку, и мальчик недовольно хмурился.

У могилы Неизвестного солдата густо толпились туристы. Несмотря на подбитый тонким сукном плащ, который вместе с пиджаком выдал ему секретарь, Трейси поежился от холода.

Последний раз скрипнула лебедка, гроб лег на дно могилы. Двое дюжих молодцов, опершись о ручки лопат, сосредоточение созерцали горизонт.

— Что ж, — тихо обронил Директор, — вот и все. Трейси повернулся, чтобы уйти, но Директор придержал его за руку:

— Пусть вначале разойдутся остальные. Нам некуда торопиться.

Трейси внимательно посмотрел на Директора, потом бросил взгляд за его спину: элегантно одетая женщина уже выпрямилась. Она взяла из букета одну лилию и протянула ее мальчику. Обняв ребенка за плечи, она слегка подтолкнула его, и они пошли прочь. Она что-то прошептала ему на ухо, мальчик остановился, вернулся к памятнику и бросил лилию рядом с остальными цветами. Немного постояв у могилы, мальчик догнал мать. Сейчас Трейси видел, что она очень молодая. Слишком молодая, чтобы быть вдовой.

Трейси отвел взгляд. Муж этой женщины не должен был умирать, как не должен был умирать и Луис Ричтер. У отца было еще шесть месяцев жизни. И все они принадлежали ему. Но Луису Ричтеру не суждено было ими распорядиться. Жизнь и смерть, две особы, известные своей непредсказуемостью, в особенности, последняя: стоит отвлечься, а она уже тут как тут и изо всех сил наносит удар.

— Нам осталось обсудить еще один, последний вопрос, — Директор повернулся к Трейси. — У меня для тебя есть задание.

— Как вы сказали, я больше не член семьи.

— И, тем не менее, ты был одним из нас. Так же, как твой отец. Все эти годы он верил в наше дело, верил в нас, верил в наш долг перед отечеством. Он понимал всю важность и значение нашей роли.

— Означают ли ваши слова, что я этого не понимаю?

— Мы не рассматриваем наших людей как индивидуумов, Мама. Когда-то ты сам это понимал. Мы многоголовы, но тело у нас одно. — Несмотря на сгущавшуюся темноту, глаза Директора сверкали. — И когда одна из голов заболевает и это угрожает телу, ее немедленно отсекают. — Трейси пристально посмотрел ему в глаза. — Я говорю о Киме. Он стал изменником, с ним надо покончить.

— А я было подумал, что вы решили дать ему уйти.

Директор кивнул.

— Совершенно верно. Он преступил черту, и я позволю ему уйти. Навсегда. За другую черту, откуда нет возврата. Его необходимо ликвидировать. Но эта операция может поставить под удар Фонд, а я не могу, не имею права рисковать, — он поднял воротник плаща и повернулся спиной к ветру. — Поэтому его должен устранить ты: ты не член семьи.

— Вы сошли с ума, — Трейси отпрянул от него, словно поскользнувшись. А ведь секунду назад он твердо стоял на ногах! — Я не наемный убийца. Подите прочь!

— Олл райт, — неожиданно согласился Директор, — именно так я и поступлю. Но прежде скажу еще кое-что. Убив твоего отца, Ким преступил черту. Внезапно поразившее тебя малодушие не спасет его. Он убил одного из членов семьи, таких вещей мы не прощаем.

— Ким? — шепотом переспросил Трейси. — Ким убил моего отца? Но почему?

— Понятия не имею. Мотивы меня не интересуют, важен сам факт.

— Скажите же наконец правду! — воскликнул Трейси. — Я должен знать правду!

— Правда состоит в том, что Ким убил твоего отца. Зверски, жестоко, по-садистски, — Директор направился через поросшую травой лужайку, увлекая за собой Трейси. — Он пытается каким-то образом лишить тебя свободы маневра, между вами существовала какая-то связь. Я не знаю, в чем здесь дело, но результат налицо, и результат страшный. С этим надо кончать!

Крупное тело Директора вздрагивало, лицо постепенно наливалось кровью.

— У меня нет более убедительных доводов, чтобы ты наконец решился и ликвидировал его. В мире не может быть для тебя убедительнее довода! — сорвался на крик Директор. — Что ты теперь скажешь?! По-прежнему хочешь спасти его? Ради чего? Позволь мне тебе напомнить, что именно ты настоял, чтобы Ким был принят в Фонд, твое мнение оказалось решающим. Ты знал его лучше — даже сейчас я не имею о нем той информации, которой в то время располагал ты. И, если помнишь, я согласился с тобой. Но настало время исправить ошибку. Твою ошибку. Какое будет решение?