Сергей Арбенин - Собачий бог

— Главное, ни майки, ни трусов нету, — авторитетным голосом проговорил Иннокентий, местный драчун и заводила, хваставшийся тем, что «вот папаша из тюряги выйдет, — он им всем пендюлей навешает». «Им» — это всем личным врагам Иннокентия, а в особенности самым главным из них — учителю химии, школьному завхозу, пожилому охраннику, и директору школы.

Потом Иннокентий, понизив голос, стал рассказывать, что у них на переулке завелся мертвец, — рассказывал главным образом для того, чтоб малышню запугать, хотя и сам побаивался. Мертвец по ночам ходил по переулкам, хватал прохожих и откусывал им головы. А все на собак думали, — оттого-де и облавы устраивать стали. Но вот, наконец, этого мертвеца вчера ночью изловили, в кусочки порубили, и увезли на свиноферму, свиньям скормить.

Аленка, которая тоже прибежала утром на пожар, послушала, и ничего не сказала. Она посмотрела на форму, проследила следы, оставленные на снегу, — и те, что были вначале, и те, какие стали потом. Поглядела — и ушла, не сказав ни слова.

Она пошла к Андрею, чтобы рассказать про пожар. Андрея сегодня почему-то не выпустили гулять.

Возле дома Коростылева остановилась белая «Волга». Из нее вышел вальяжный чинуша в золотых очочках, без шапки, с рыжими волосами и высокомерным лицом. Это был бывший помощник губернатора, а теперь — помощник Густых по фамилии Кавычко.

Он подошел к воротам. С интересом посмотрел на дверное кольцо, не понимая, для чего оно.

— Вы, Андрей Палыч, колечком-то в двери постучите, — деликатно посоветовал, высунувшись из машины, водитель.

Упитанное гладкое лицо Кавычко стало еще более презрительным. Однако он последовал совету, брезгливо взял кольцо двумя пальцами и неловко стукнул два раза.

Подождал.

— Громче стучать надо, Андрей Палыч, — сочувственно сказал шофёр. — Если собаки нету, — в доме и не услышат. Или уж входите сразу, если не заперто.

Андрей Палыч гордо вскинул слегка кудрявую голову, повернул кольцо так и этак. За воротами что-то брякнуло, и они открылись.

За воротами был пустой и, кажется, нехоженый двор: снег ровным слоем устилал весь двор, дорожки, и даже крыльцо.

Кавычко распахнул ворота пошире, чтобы водитель его видел, и прошел к крыльцу, оставляя глубокие следы. Оглянулся. Одинокие следы на белом снегу показались ему почему-то какими-то жуткими.

Он тряхнул кудрями, поднялся на три ступеньки и постучал в дверь согнутым пальцем.

Подождал. Поглядел в окно, затянутое льдом и занавешенное изнутри. И внезапно похолодел. А что, если хозяин умер от внезапного сердечного приступа? И лежит сейчас за порогом, вытянув вверх руку и глядя остекленевшими глазами?

Кавычко замахал рукой водителю:

— Иди-ка сюда!

Водитель услыхал, подошел, озираясь.

— Странно, да?

— Странно, — сказал водитель и лаконично оформил страшную догадку Кавычко: — Помер, поди, и лежит который день.

Андрей Палыч вздрогнул.

— Дверь, наверное, изнутри закрыта, — неуверенно сказал он.

— Наверно, — охотно согласился водитель.

Взялся за ручку, опустил вниз. Язычок врезного замка щелкнул, и дверь открылась.

— Ну вот… — удовлетворенно сказал водитель. — Входите, Андрей Палыч.

Андрей Палыч понял, что авторитет его повис на волоске, совершил над собой гигантское насилие, глубоко вздохнул, закрыл глаза, и вошел.

Глаза невольно открылись. Он оказался в довольно просторной сумрачной комнате. У стены, на диване, покрытом пушистым белым ковром, лежал Коростылев. Андрей Палыч тупо смотрел на него, не понимая, что делать дальше.

— Однако, холодно же тут у вас! — почти весело сказал водитель, вошедший следом.

Коростылев внезапно ожил, повернул костлявую голову.

— Конечно, холодно. Печь три дня не топлена.

— А что так? — спросил водитель. — Заболели, что ли?

— Ну да… Прихворнул малость.

Андрей Палыч стал озираться в поисках стакана с водой, чтобы подать Коростылеву. Во всяком случае, он полагал, что именно это и есть первая помощь больному. Но в комнате не было не только стакана, не было вообще никакой посуды, не было даже и стола. Голые стены в выцветших обоях, большая печь, заросшая инеем.

— Что-то вы совсем живёте… — начал было Кавычко и осекся. Он хотел сказать — «бедно», но это слово в его кругах считалось крайне неприличным, почти непристойным. Поэтому после небольшой заминки он договорил, — По-спартански.

— Да, так вот, — ответил Коростылев. — По-стариковски. Много ли мне надо?

— Ну, много — не много, а чего-то есть надо, — сказал шофер. — Сейчас я печь растоплю.

Коростылев махнул рукой:

— Не надо. Ни к чему дрова переводить. Я привык к холоду. Холод — он, знаете ли, лучше любого доктора. От многих хворей лечит.

— Вот и простудились! — суровым голосом учителя сказал Андрей Палыч и кашлянул: не переборщил ли.

— Хворь моя не от холода, и не от голода. От старости это, сынок, — сказал Коростылев.

И вдруг, в совершенном противоречии с вышесказанным, поднялся и сел.

Он по-прежнему был брит, и одет, как всегда: в слегка поношенный костюм, рубашку, застегнутую доверху, без галстука. Но на ногах у него ничего не было, даже носок.

И неожиданно бодрым голосом спросил:

— Вы, я полагаю, — Андрей Павлович, помощник Максима Феофилактыча, царство ему небесное?

— Э-э… Да, бывший помощник. Теперь я секретарь КЧС, комиссии по чрезвычайным ситуациям, и помощник председателя комиссии.

— Это Владимира Александровича? — спросил Коростылев, проявляя недюжинную память. — Он ведь сейчас, если не ошибаюсь, сосредоточил в своих руках всю исполнительную и часть законодательной власти в области?

Андрей Палыч непроизвольно поморщился. Эк выражается, однако! Не пора ли поставить этого нищего босого прощелыгу на место?

— Приблизительно так, — сказал Кавычко сквозь зубы. — Вообще-то, Владимир Александрович хотел пригласить вас на экстренное заседание комиссии в качестве одного из экспертов… Но, учитывая ваше положение…

— Это положение сейчас перманентно, — загадочно заявил старик и встал. — Когда заседание?

— Ровно в два.

— Так едем!

Андрей Павлович до того поразился произошедшей в Коростылеве перемене, что даже не заметил, как на нем оказались ботинки. И будто из воздуха — в комнате не было ни шкафа, ни вешалки, ни даже гвоздя в стене, — появились поношенное пальто и шапка-ушанка.

Коростылев вытащил из нагрудного кармана очки, водрузил их на хрящеватый нос. Очки по-прежнему сверкали трещинами.

Водитель только руками развел, повернулся, и поспешил к машине. Выйдя на улицу, отогнал от машины какого-то пацана, открыл обе боковых дверцы. Андрей Палыч вышел первым, Коростылев — за ним. Водитель заметил, что ворота Коростылев оставил незапертыми. «Да, — подумал водитель, — любопытный старичок. И квартирка у него странноватая». Он вспомнил, что из большой комнаты был вход в другую — темную. Вход был закрыт старинной стеклярусной занавеской, и разглядеть, что там, за ней, не было никакой возможности. «Наверно, там-то у него и мебель, и холодильник. А может, рухлядь какая-нибудь. Книжки там…».