Роберт Бирн - Поезд смерти

– Томми! – хрипло крикнул он, но его голос потонул в рокоте двигателя и шуме колес.

Эверетт Ордман, доктор философии, вскочил на ноги, отбросив в сторону стул, и швырнул карты на стол лицом вниз.

– Пошли вы к дьяволу! – сказал он наполовину в шутку, наполовину всерьез. – Отдайте мне мою долю.

– Давайте сыграем еще одну партию, – сказал Трейнер, наливая себе виски.

– Не выйдет. Должно быть, я проиграл две сотни баксов.

– Подумаешь, – заметил Ваннеман, – я трачу столько на галстуки. Полковник Ареф ласково поглаживал лежащую перед ним кучу денег.

– Очень любезно с вашей стороны проявить такое радушие по отношению к гостю вашей чудесной страны.

– Подавись ты моими деньгами, – пробормотал Ордман, выходя из салона на площадку. Стоя на ветру и держась обеими руками за поручень, он говорил сам с собой: “Старый дурак, ты же не собирался играть, согласился, только чтобы поддержать компанию, а вот продул две сотни баксов”.

Он сплюнул. Шум поезда окружил его, и он почувствовал приятное чувство уединения.

Ордман не хотел ехать в эту дурацкую поездку, но Трейнер буквально умолял его об этом.

“Вы – ведущий разработчик “манекена”, – говорил Трейнер, – поэтому араб хочет, чтобы поехали вы, я и Ваннеман. Это его требование, иначе сделка не состоится. Он говорит, что если транспортировка “манекена” не представляет никакого риска, то почему бы нам не поехать тем же поездом, – как, предполагается, будут ездить иракские солдаты”. В конце концов Ордман поддался на его уговоры. “Хорошо, – сказал он, – я поеду, хотя придется не спать всю ночь и провести несколько часов вместе с Арефом, самым отвратительным, самым хладнокровным мерзавцем, какого я встречал в своей жизни. И не говорите после этого, что я никогда ничего для вас не сделал, Клем”.

Потом началась эта игра в покер с большим банком, потом Ареф побил две его пары своими тремя одинаковыми. Одного этого достаточно, чтобы заставить человека принять ислам. Ордман неожиданно почувствовал тошноту – вероятно, от долгого смотрения на бегущие рельсы. Если рвота подступит к горлу, он побежит в салон, выплюнет ее на Арефа и скажет: “О, простите!” Почему-то заболела шея, ноги и кисти рук. Спина у него и так не в порядке – куда уж хуже, не говоря о глазах. Неужели теперь к нему привяжется еще и артрит или какая-нибудь гадость?

Странная земля убегает из-под колес поезда – от нее исходит слабое голубое сияние...

– Доктор! Доктор!

Это звал его из салона Трейнер. Через открытую дверь Ордман видел сидящего за столом генерала, который пытался встать и махал руками, как будто плыл в невидимой жидкости. Ваннеман стоял на четвереньках на полу. Ареф сидел прямо, защищая руками выигранные деньги и пристально глядя на дверь. Проводник пожимал плечами и кричал:

– В чем дело? Что случилось?

Ордман вошел в дверь и с изумлением увидел, что стены и потолок подернулись голубой дымкой. Отступив на шаг назад, он оглянулся и посмотрел на рельсы: поезд шел со скоростью по крайней мере пятьдесят миль в час и прыгать с него означало почти верную смерть. Но оставаться здесь...

– Газ вытекает, – успел сказать Трейнер, поднимаясь на ноги, и в ту же секунду рухнул на пол.

Он задел Арефа, и тот опрокинулся со стулом, оказавшись на полу рядом с Ваннеманом. Оба они извивались, как рыбы, вытащенные на берег; их тела быстро окутывала бледно-голубая дымка.

Проводник потянулся к красной ручке стоп-крана.

– Утечка газа?.. Утечка газа?.. Нужно остановить поезд...

– Нет! – закричал Ордман. – Нельзя останавливать поезд, не то мы наверняка погибнем! – Старый ученый, достаточно ловкий для своего возраста, бросился вперед и сбил проводника с ног. Схватив с карточного стола бутылки виски и бурбона, он вылил содержимое себе на ботинки. – Единственный наш шанс – отцепить вагон! – Он нагнулся над Бадом Шивингом и помог ему встать, потом спросил, как отсоединить вагон.

– Горизонтальный стержень автосцепки... Поднимите его... – Шивинг глазами указал вперед. Трое лежавших на полу пытались что-то сказать, но безуспешно.

Поливая под ногами пол из бутылки со спиртным, Ордман распахнул переднюю дверь, перелез через ограждение и вылил остатки жидкости на голубую пленку, покрывшую муфту сцепления. В отраженном свете он видел стальной рычаг, который нужно было поднять. Шум колес оглушал его, он старался не смотреть вниз, чтобы не закружилась голова.

Вслед за ним на площадку выполз кондуктор.

– Нужно повернуть... кран, чтобы воздух не выходил... – с трудом произнес он. – Иначе поезд... остановится... – Он направил луч фонаря на клапан с правой стороны предпоследнего вагона, но потерял равновесие и упал на пол. – Хотел предупредить Джо, – прошептал он порывистому ветру.

Руки и ноги Ордмана быстро затвердевали, скрюченные пальцы онемели. Перебравшись через ограждение и пристроившись на узком выступе, он сумел дотянуться до клапана и повернуть кран до упора влево. Такой же клапан он заметил и на своем вагоне. Ничего не зная о железнодорожной технике, он все же со слов проводника понял, что тормозная система устроена так, что сохраняет работоспособность даже при отказе отдельных элементов. Если повредить воздуховод, автоматически включатся тормоза. Он решил прекратить подачу воздуха и в служебном вагоне, иначе тот мог остановиться так внезапно, что Ордман не удержался бы и упал. Повернув воздуховыпускной кран служебного вагона, он пробрался к сцепке между вагонами. Подсунув одеревенелые пальцы под горизонтальный стержень, он попытался поднять его, но безуспешно. Его тело быстро теряло подвижность. Помогая себе коленом, он последним отчаянным усилием приподнял стержень. Через крышу предыдущего вагона перекатила волна голубого газа и обрушилась на него как водопад.

Раздалось лязганье металла, и вагоны отделились друг от друга.

Ордман был полностью парализован. Его рука и нога застряли между стойками ограждения. Он повис, как насекомое, приколотое булавкой, не в силах пошевелить даже пальцем. Зрение еще не покинуло его, и он смотрел, как расширяется пропасть между служебным и последним вагоном уходящего поезда.

Служебный вагон медленно сбавлял скорость, пока совсем не встал, пройдя до полной остановки две мили. Раздался легкий скрип, почти вздох, а затем наступила тишина. Только кузнечики пели на окрестных полях.

Интересно, подумал Ордман, я считал, что при такой скорости и с таким низким коэффициентом трения он проедет гораздо дальше. В следующий миг его сознание поглотила темнота.

Действительно, на ровном месте вагон катился бы дольше, но на этом участке был уклон градуса в два. Тишина продолжалась только несколько секунд. Ордман был уже без сознания, когда вагон начал двигаться и, постепенно набирая скорость, покатил обратно на восток.