Питер Бенчли - Тварь

Фрит не мог видеть судна Випа. «Капер» был где-то там, в солнечном блеске. Фрит закричал:

— Будь ты проклят!

Дарлинг наблюдал, как судно Фрита замедлило ход и остановилось. Он представлял себе: вот Фрит думает, что все в порядке, а потом оглядывается и смотрит на солнце.

— Он будет ждать до утра, — предположил Майк.

— Только не Карл. У него не хватит терпения.

Они задержались еще на несколько минут, дрейфуя у края мелководных рифов.

— Может, ты и прав, — заметил Дарлинг, берясь за дроссельный рычаг.

В этот момент они услышали, как взревел двигатель Фрита.

— Нет, не прав, — проговорил Майк и усмехнулся. Они прислушались к шуму мотора над тихой водой, услышали, как он увеличивал обороты, затем замирал: судно продвигалось вперед и пятилось назад.

— Он нащупывает дорогу, — сказал Дарлинг. — Как слепой.

Через некоторое время они ощутили в ногах легкое содрогание, переданное водой через стальную обшивку «Капера», а затем услышали низкий скрежещущий звук, за которым внезапно последовало завывание двигателя Фрита.

— Он таки напоролся, — подытожил Дарлинг, засмеялся и хлопнул Майка по плечу. — Загнал себя на риф, быстро и основательно.

— Хочешь, чтобы я вызвал полицию? — спросил Майк. — Они могут выслать резиновую лодку.

— Пусть поплавает. Ему будет полезно разрядиться. — Дарлинг развернул судно на запад. — Кроме того, у нас есть дело.

— Какое?

— Поломать ловушки этого ублюдка.

— Он сообщит о нас в полицию, — возразил Майк. Затем задумался. — Нет, наверно, теперь он не сделает этого.

К тому времени когда Дарлинг обогнул мыс при входе в Мангровую бухту, синева неба начала быстро сменяться фиолетовым оттенком и уходящее солнце окрасило облака на западе в оранжево-розовый цвет.

Одинокая лампа освещала пристань, а под ней, пришвартованная к свае, стояла белая двадцатипятифутовая лодка с подвесным мотором. Слово «ПОЛИЦИЯ» было выписано на ее борту синими футовыми буквами.

— Господи, — проговорил Майк, — он уже донес на нас.

— Сомневаюсь, — возразил Дарлинг. — Карл дурак, но он не сумасшедший.

Два молодых полицейских — белый и чернокожий — стояли на пристани, оба одетые в форменные рубашки, шорты и носки до колен. Они наблюдали, как Дарлинг осторожно подвел судно к пристани, и приняли от Майка носовую и кормовую чалки.

Дарлинг был знаком с этими полицейскими, у него с ними не возникало недоразумений — не больше, чем со всей морской полицией, которую он считал плохо обученной, перегруженной и не имеющей достаточно снаряжения. Эту пару он брал с собой в море в их выходные дни и помогал научиться понимать рифы, показывал более короткие проходы к немногим глубоководным каналам, ведущим к Бермудским островам и от них.

Тем не менее он предпочел оставаться на ходовом мостике, интуитивно чувствуя, что высота придает ему вес в их глазах.

Он оперся о перила, поднял палец в приветствии и поздоровался:

— Колин... Барнет...

— Хей, Вип, — проговорил Колин, белый полицейский.

Барнет спросил:

— Можно подняться на борт?

— Валяйте, — согласился Дарлинг. — Что привело вас сюда так поздно, ребята?

— Слышали, ты нашел плот, — сказал Барнет.

— Довольно точно.

Барнет поднялся на судно и указал на плот, лежащий поперек кокпита:

— Это он?

— Да, это он.

Барнет посветил фонариком на плот и нагнулся к нему.

— Господи, да от него воняет.

Колин не двинулся с места и нерешительно произнес:

— Вип, нам придется забрать его.

Дарлинг помолчал.

— А почему? Кто-нибудь предъявил на него права?

— Нет... не совсем так.

— Тогда он мой, разве нет? Основной закон по спасению имущества: тот, кто нашел, оставляет себе.

— Да... — Казалось, что Колин чувствует неловкость. Он не поднимал глаз от своих ног. — Но не на этот раз.

— Значит, так. — Дарлинг пережидал, ощущая муть гнева и стараясь подавить ее. — Что же это значит?

— Доктор Сент-Джон, — сказал Колин. — Он хочет забрать его.

— Доктор Сент-Джон. — Теперь Дарлинг понял, что непременно проиграет, а его вспыльчивость возьмет верх. — Понимаю.

Лайам Сент-Джон был одним из немногих людей на Бермудах, которых Дарлинг удостаивал своего отвращения. Ирландский иммигрант второго поколения, он учился в школе в Монтане и окончил какое-то штампующее дипломы заведение, которое наградило его докторской степенью. Никто не знал, в какой именно области науки была эта докторская степень, а сам Сент-Джон никогда об этом не говорил. Все, что жители знали наверняка, так это то, что, уезжая с Бермуд, маленький Лайам произносил свое имя как Сент-Джон, а вернувшись, стал произносить (и требовал этого от других) как СИНджин.

Вооруженный алфавитом, присоединенным к его имени [14], Сент-Джон собрал вокруг себя нескольких влиятельных друзей своих родственников и забросал правительство заявлениями о том, что определенные отрасли, такие, как морская история и регулирование жизни дикой природы, находятся в руках безобразно обращающихся с ними дилетантов и должны быть переданы дипломированным и квалифицированным экспертам. А это означало — ему, так как он был единственным бермудским гражданином с докторской степенью в какой-то области, кроме медицины. Не имело значения, что его степень относилась к совершенно неизвестной области, вероятно, такой же абсолютно бесполезной, как изучение пещер друидов.

Политики, которых не заботили кораблекрушения и которых раздражали горластые рыбаки, обрадовались возможности убрать эти вопросы из списка своих дел и создали для доктора Лайама Сент-Джона д. ф. [15] новый пост — министра по культурному наследию. Они не, побеспокоились точно обозначить обязанности обладателя этой должности, что весьма подходило Сент-Джону, потому что он определял и расширял свои обязанности по мере надобности, приобретая все больше прав и внедряя правила и инструкции своего собственного изобретения.

Что касается Дарлинга, то он считал, что все, чего достиг Сент-Джон со своими инструкциями, так это превратил сотни бермудцев в преступников. Он, например, издал распоряжение, по которому никому не разрешалось заниматься исследованием затонувших кораблей без предварительного получения у него лицензии и согласия платить двести долларов в день одному из его сотрудников, который наблюдал за работой.

В результате никто не сообщал о своих находках, а если кто и выкапывал какие-нибудь монеты или предметы искусства, золотые серьги или испанские гончарные изделия, то прятал их, пока не ухитрялся вывезти контрабандой с Бермуд.

Благодаря министру по культурному наследию бермудское наследие распродавалось в галереях на Медисон-авеню в Нью-Йорке. Ученые, когда-то считавшие Бермуды лучшей глубоководной лабораторией, уникальным клочком земли посреди Атлантики, больше не трудились приезжать сюда, потому что Сент-Джон настаивал на том, что все открытия должны передаваться его сотрудникам и просматриваться ими. Эти сотрудники готовили ему доклады (всегда скучные, часто ошибочные) для выступлений на академических совещаниях.