Серж Брюссоло - Печальные песни сирен

— Это вас называют Первым Классом? — небрежно поприветствовав его, спросила Лиз.

Старик заколебался.

—Да, — ответил он наконец, — но мое настоящее имя — Эрик Шафер. Когда поступает кислород, мой мозг просыпается и мне удается что-либо вспомнить. Я видел вас вчера — или только что? — вы не из наших, не так ли?

Лиз встала на колени. Беспричинный безумный смех вырвался из нее.

— Нет, — сквозь смех сказала она. — Я пришла с поверхности. Снаружи. Понимаете?

— Поверхность? Да… это далеко. О! Все это очень сложно, мне нужно подумать. И говорите помедленнее, я не привык.

— Вашему клану угрожает опасность. Люди пытаются заминировать туннели, чтобы ликвидировать воздушный карман. Вам ясно? Необходимо поставить охрану, часовых, запустить боевых пловцов. Расчистить подступы, убрать мины… Вы припоминаете?

— Пытаюсь. Но скоро спрут опять начнет дуть углекислым газом, и головы отупеют, мозг размягчится.

— Почему такое чередование?

Старик беспомощно пожал плечами.

— Компрессор плохо работает. Заряды рециркуляции застревают в трубе, они перенасыщаются. Когда новый фильтр встает на место, тотчас начинается кислородный ветер. Все плохо. Углекислый газ омертвляет наши мозги, кислород сжигает их ускоренной работой. В обоих случаях наше сознание разрушается.

— Нельзя ли подойти к насосу?

— Нет, дверь сделана из брони в целях безопасности. И никто не знает шифра. Ее бы взорвать динамитом. Она подобна двери сейфа.

— Но надо что-то делать! — отчеканила девушка. Шеф клана вытаращил глаза. Он бессмысленно улыбался.

— Конечно! — согласился он. — Дети уже приспособились. Гибриды! Они стали мутантами. Их мозг без труда переносит излишек углекислого газа, как и излишек кислорода. И это чудесно. Надо бы вам поделиться с ними своими идеями… Бомбы, часовые, и прочее…

— Но когда? — нетерпеливо спросила Лиз.

— Через несколько лет, наверное. Когда они подрастут и начнут что-то понимать. Это недолго, они быстро развиваются.

— Но у нас нет времени! — возразила Лиз. — Это вопрос дней.

Старик замахал тощими руками.

— Отстаньте! — крикнул он. — У меня от вас начинает болеть голова! Вы говорите непонятные вещи, они плохо входят в мою голову! Вы причиняете мне боль! Уходите! Уходите! Никогда не нужно думать, это плохо. Износ! Износ! Мозг подобен подошве: чем меньше ходишь, тем меньше она изнашивается!

Он кричал, брызгая слюной. Лиз испугалась и отступила в лабиринт жилищ. Внезапно перед ней появился мальчик. Он весело подпрыгивал.

— Смотри! Смотри! — вскричал он. — Они пьяны! Они напились кислорода! Все опьянели!

Мальчик показывал пальцем на десяток мужчин, приникших к вентиляционной решетке и жадно вдыхавших воздух, подаваемый помпой. Почти все подражали им, борясь за право прильнуть к отверстиям. Казалось, это банда алкоголиков, отстаивающих право присосаться к крану бочки с пивом.

— Это попойка! — визжал мальчуган. — Попойка! Пойдем, нам тоже полагается!

Лиз пошла за ним. Когда она была в десяти метрах от первой решетки, один из пьяниц в конвульсиях покатился по полу, члены его поразил столбняк, глаза выскочили из орбит. Лиз убежала. Через несколько минут все они впали в беспамятство, поскольку их нервные клетки пресытились кислородом, неравномерно разбрызгиваемым «спрутом». Очнувшись, никто уже не помнил о случившемся. Лиз часто наблюдала такой феномен у водолазов, пораженных невротоксической болезнью. Всеобщее возбуждение сменилось крайней усталостью, упорной сонливостью.

Лиз взяла мальчика за руку, мешая ему подойти к вентиляционным отверстиям, но в глазах ее замелькали черные мушки. Она упала ничком, и губы ее искривились в эпилептической гримасе.

В тот же вечер — или это было завтра? — Лиз осознала, куда попала. Клан вокруг нее, казалось, отупел, расслабился в нездоровом оцепенении. Женщины клубочком свернулись подле мужчин, в глазах их застыла пустота, челюсти отвисли. И только маленькие дети сохраняли живость. Лиз глубоко вздохнула. Бронхи ее были раздражены. Она закашлялась. Удушье в легких свидетельствовало о том, что помпа возобновила «цикл углекислого газа». Лиз села и смутно вспомнила, что участвовала в каком-то спортивном забеге, но детали оставались расплывчатыми, как контуры забытого сна. С огромным усилием она старалась сообразить, разговаривала ли с шефом клана. Интуитивно Лиз чувствовала, что это так. Но разговор казался туманным, нереальным.

Она встала, пересекла бидонвиль, экономя движения. Сердце ее трепыхалось, замирая в груди. Лиз нашла мальчика возле мумий; он сидел на корточках среди банок с ваксой. Мальчик не поздоровался с ней. Она испугалась, что он ее не узнает.

— Как дела? — спросила Лиз, подбирая полировочную тряпочку.

— Да что уж там, — буркнул он. — Сегодня время голубой крови, вчера было время красной. Это тяжело, но такова жизнь. Нельзя же постоянно веселиться.

«Время голубой крови…» Выражение позабавило девушку. Здесь кровь, перегруженная углекислым газом, обедненная. В учебниках естествознания она называется «голубой», хотя это не имеет отношения к аристократизму. Голубая кровь — это загрязненный поток, нездоровый, отягощенный отбросами дыхания тканей. Эту кровь должны очищать легкие.

— Будем работать? — спросила Лиз, готовая до блеска полировать кожаные трупы, прислоненные к стенке.

— Может, хочешь прогуляться? — поинтересовался ребенок. — Пойдем. Все дрыхнут. Чего ради работать за других? Пойдем!..

Он приподнялся, опершись на плечо Лиз. Пальцы его были липкими от ваксы.

Встав на ноги, он взял Лиз за руку и приступил к обходу зала. Они обогнули хибарки, дошли до бахромчатой границы затвердевшего ила. Лиз поставила ногу на твердую волну. Ее красновато-коричневый цвет вызвал в памяти глиняные цветочные горшки. Пальцы коснулись шершавой поверхности. Илистый поток поглотил телефонную будку, раздатчик билетов.

— Под ней есть мертвые! — сообщил мальчик. — Под коркой. Десятки человек!

Подтверждая свои слова делом, он стукнул по волне пяткой. Раздался приглушенный звук.

— Перед тобой зал, — сказал мальчуган, — он разделен на кварталы. В каждом квартале есть вентиляционная труба, но она неважно работает. Первый Класс присвоил им номера в зависимости от качества выходящего воздуха. Первая, вторая, третья, четвертая, понятно? Труба № 1 дает много углекислого газа, труба № 2 — несколько меньше, труба № 3 — чуть-чуть кислорода, труба № 4 — много кислорода…

Ему не хватало словарного запаса, но девушка догадалась, что иерархия клана основана на чистоте воздуха, поступающего из различных отверстий. Те выжившие, которые находились внизу социальной лестницы, имели право только на территории с негодным для дыхания воздухом. Правящий класс, напротив, занимал зоны, куда кислород поступал в разумных пределах. Капризы неисправной помпы таким образом поделили плененное микрообщество ограниченного пространства, как настоящий город. Топография соответствовала находившимся в зале массам воздуха, более или менее насыщенного кислородом. Низший класс не имел доступа к комфортабельно вентилируемым местам. За малейшую ошибку или проступок привилегированного члена клана могли сослать в зону, «не годную для дыхания». Таким образом, в этом месте, преданном забвению, воздух имеет ту же ценность, что и деньги. Неодинаково засоренные фильтры разграфляли под сводом богатые пространства и пространства бедные…