Петер Демпф - Тайна Иеронима Босха

Кайе был удивлен, он не ожидал, что патер обладает столь глубокими познаниями. Вдруг из коридора раздались сдержанные аплодисменты.

Кайе обернулся, Берле вскочил.

— Сожалею, что помешал вам. Ну вы и знаток! Я — Антонио де Небриха. Разрешите присоединиться? А вы тот печально знаменитый патер, покушавшийся на картину?

Кайе заметил, что патер в замешательстве. Однако Антонио де Небриха продолжал:

— Использовал ли король картину, чью эротическую ценность никто не отрицал, для мастурбаций, не доказано. Не смотрите так смущенно. Короли тоже люди, а католические — тем более. В любом случае церковь зорко следила за ней. Уже в 1599 году священник-иеронимит Хосе де Сигуенса попытался спасти картину. Он защищал произведение Босха от упреков в ереси и тем самым повел ученых по ложному пути. Нельзя из набожности государственного мужа и коллекционера Филиппа Второго делать вывод о правоверии художника Босха. Пусть это даже было и так. На картину навесили ярлык, и на долгие годы она стала недоступна пристрастному зрителю. Целые поколения пытались толковать картину с позиций католического ортодоксального содержания и терпели поражение.

Патер Берле потер пальцами уголки губ.

— Разве не говорил Новалис: непонимание есть следствие неразумности? И ты ищешь то, что у тебя есть, и не можешь этого найти, сеньор Небриха.

— Мое искреннее уважение, патер Берле! Новалис не пришел мне на ум, но я думаю, вы попали в точку.

Кайе охватила досада. Они что, собираются устроить состязание?

— Вы пришли, чтобы произвести на нас впечатление своими познаниями о картине «Сад наслаждений», патер Берле? Или действительно хотели вернуть мне нож? Подумайте и о том, что мы можем поставить в известность полицию, особенно по части взлома.

Кайе посмотрел на дверь, патер встал и подошел к картине ближе.

— Не знаю, что вам рассказала обо мне сеньора Вандерверф, но я не сумасшедший. Возможно, цель моей жизни необычна. Я принадлежу к ордену, который потерял свое значение. Только после того как Ватикан открыл архивы Святой Инквизиции, я смог прочесть старые рукописи. И понял, что призван бороться с демоном нашего времени — женщиной. — Он резко повернулся к Кайе, который ничего не понимал в объяснениях патера. — А сейчас послушайте меня внимательно, сеньор Кайе и сеньор Небриха. Эта картина — послание особого рода. Многие пытались узнать, что хотел сказать своим полотном Босх и… — тут голос патера стал тише, он придвинулся к своим слушателям, — …и скрыл ли в нем какую-то информацию. О художнике известно очень мало, почти ничего. И даже эта малость пропала в архивах инквизиции. Я хотел уничтожить послание — только для того, чтобы оно не попало в чужие руки. А теперь они преследуют меня.

Антонио де Небриха сел за письменный стол, на котором лежали увеличенные снимки.

— Кто преследует вас, патер Берле?

— Вы все еще не понимаете? Грит Вандерверф! Она не просто психолог, она ищет послание в картине для какой-то группы, о которой мне ничего не известно.

Кайе расслабился. Все ясно: патер явно одержим навязчивой идеей.

— Вы ведь не думаете, патер Берле, что мы поверим такому. Ваша история абсурдна.

Он развалился на стуле. Остальное — дело испанских властей. Берле, или как там зовут этого ненормального, нужно арестовать, и во второй раз Кайе не поддастся странному влиянию безумца. Он уже собирался снять трубку, чтобы позвонить в полицию, когда Небриха неожиданно обратился к патеру:

— А почему вы считаете, что Грит Вандерверф интересуется посланием в картине?

Небриха пребывал в напряжении, он наклонился над столом, ожидая ответа. Патер пояснил:

— После того как меня арестовали и привезли в пансион, она пришла ко мне якобы по поручению властей и расспрашивала о рукописи Петрониуса Ориса, хотя я об этом никому никогда не говорил. Ей было известно, что рукопись существует. Но откуда? Она приходила и допрашивала меня каждый день. Почему? Я обращался с просьбами перевести меня в другое место. После первых покушений я находился в государственных учреждениях. Но проку не было, я даже не знаю, доходили ли мои обращения до властей. Вполне вероятно, Вандерверф с сестрами прятали их. Поверьте, я знаю психологов и то, как они работают с людьми. Вандерверф интересуется исключительно картиной, а не мной.

Небриха вздохнул:

— Патер, может, нам заключить соглашение? Видите ли, картина действительно содержит послание. — Он указал на листы с буквами. — Вчера мы заметили кое-что и расшифровали. Мы будем информировать вас о нашей работе, а вы расскажете нам все, что знаете о картине и истории ее создания. В обмен на это мы не станем впутывать в дело полицию.

Берле усмехнулся и кивнул.

— Признаюсь, мне интересно, что заметно на ваших фотографиях.

Патер Берле взволнованно ходил по комнате. Кайе стоял, прислонившись к стене. Сегодня священник производил на него совершенно иное впечатление, чем при первой встрече. Сейчас в полной книг комнате его облик утратил демонизм, хотя на фоне пестрых стен кабинета Небрихи падре по-прежнему напоминал изображение на черно-белой фотографии. Однако это больше не был комок нервов, забившийся в угол каморки.

— В различных бумагах я обнаружил указания на то, что в картине сокрыты какие-то знаки. Мое обращение к руководству Прадо два года назад с просьбой исследовать картину не возымело никакого действия. Или нет: к картине приставили дополнительную охрану. Меня посчитали лжецом.

Берле разгорячился, и Кайе показалось, что он снова хочет взглядом подчинить окружающих. В глазах патера вспыхивали огоньки, будто кто-то включил газ и медленно увеличивал его приток. Реставратор знал, что взгляд Берле оказывает на него гипнотическое воздействие, и избегал его глаз.

Антонио де Небриха сидел на письменном столе, повернувшись к патеру, и было видно, что его медлительность явно нервирует последнего. Берле нервно потирал руки.

— И тогда однажды вам помог случай, — попытался ускорить рассказ Небриха.

Патер Берле медлил.

— Да, можно сказать и так. Когда я работал библиотекарем, один из сотрудников конгрегации пришел ко мне и поручил проверить документы Святой Инквизиции XV и XVI веков для опубликования. Во время своих исследований я наткнулся на чрезвычайно необычную рукопись: записки одного подмастерья, который в начале XVI века работал для Босха. И я стал интересоваться судьбой упомянутых в ней людей: Петрониуса Ориса, Якоба ван Алмагина, Зиты, ван Клеве. Я попытался установить, что стало с ними. Лишь об Алмагине я узнал, что он, как еретик, был сожжен в 1534 году в Кельне, и больше ничего. В протоколах инквизиции меня просто ошеломила запись в отчете городского палача: магистр Якоб ван Алмагин был сожжен на трех крестах. Были сожжены все его вещи, одежда и головной убор. Понимаете?