Джон Гришем - Последний присяжный

Как бы то ни было, в этот критический момент моей карьеры на меня смотрели сотни подписчиков и просто жителей города, и я не имел права проявить слабость.

— Какая часть вашего тиража распространяется в округе Форд, мистер Трейнор? — Свой очередной вопрос Люсьен Уилбенкс задал тоном, каким говорят о пустяках за чашкой кофе.

— Практически весь тираж. Точных цифр у меня нет.

— Вы продаете свою газету в киосках за пределами округа?

— Нет.

Мистер Гэддис предпринял еще одну вялую попытку:

— Ваша честь, ради Бога, к чему все это?

Но Уилбенкс неожиданно возвысил голос, указывая пальцем куда-то в потолок:

— Я утверждаю, ваша честь, что потенциальные присяжные в этом округе уже отравлены предвзятыми и сенсационно поданными газетой «Форд каунти таймс» материалами. К счастью, газету не читают в других регионах штата. Так что перенос судебного процесса представляется не только справедливой, но и необходимой мерой.

Слово «отравлены» радикально изменило тональность происходящего. Оно вонзилось в меня и напугало, я еще раз спросил себя: не совершил ли я и впрямь чего-то недозволенного? В поисках поддержки я поискал глазами Бэгги, но тот прятался за спину сидевшей перед ним дамы.

— Здесь я решаю, какие меры справедливы и необходимы, а какие — нет, мистер Уилбенкс, — строго сказал судья Лупас.

Уилбенкс схватил со стола еще одну газету, развернул и указал на первую полосу:

— Я возвращаюсь к фотографии моего клиента. Кто сделал этот снимок?

— Мистер Уайли Мик, наш фотограф.

— А кто принял решение напечатать ее на первой полосе?

— Я.

— А размер? Кто определил размер снимка?

— Я.

— А вам не приходило в голову, что уже в силу этого материал будет восприниматься как сенсация?

Конечно, черт возьми, приходило, я и хотел сенсации.

— Нет, — ответил я холодно. — Просто это была единственная фотография Дэнни Пэджита, которой мы располагали в тот момент, и он был единственным задержанным по подозрению в совершении этого преступления. Вот мы ее и опубликовали. Повторись эта ситуация еще раз, я бы напечатал фотографию снова.

Меня самого удивила подобная выспренность. Я украдкой взглянул на Гарри Рекса. Он кивал и весьма развязно ухмылялся: давай, мол, парень, врежь им.

— Значит, с вашей точки зрения, поместить это фото было справедливо?

— Не думаю, что это было несправедливо.

— Отвечайте прямо. По вашему мнению, это было справедливо?

— Да, справедливо и корректно.

Уилбенкс сделал вид, что записал мой ответ, и отложил пометки в сторону для дальнейшего использования.

— В вашем репортаже содержится весьма подробное описание интерьера дома Роды Кассело. Когда вы осматривали дом?

— Я его не осматривал.

— Когда вы входили в дом?

— Я туда не входил.

— И вы никогда не видели его изнутри?

— Совершенно верно.

Он снова развернул газету, что-то изучил, потом продолжил:

— Вы сообщаете, что спальня малолетних детей мисс Каселло находится в конце короткого коридора, что расстояние от двери детской до двери спальни самой мисс Кассело равняется приблизительно пятнадцати футам и что, по вашим подсчетам, детские кроватки расположены в тридцати футах от кровати матери. Откуда вам это известно?

— У меня есть источник информации.

— Ах источник. Ваш источник бывал в доме?

— Да.

— Это офицер полиции или помощник шерифа?

— Он пожелал остаться неизвестным.

— Сколько конфиденциальных источников вы использовали при написании репортажа?

— Несколько.

Из моих журналистских штудий я смутно помнил о деле репортера, который в подобной ситуации тоже опирался на частные источники и отказался назвать их в суде. Это почему-то разозлило судью, и он приказал репортеру рассекретить их. Когда же тот снова отказался это сделать, его обвинили в неуважении к суду, и полицейские потащили его в тюрьму, где он провел не одну неделю, мужественно храня анонимность своих источников. Как именно разрешилась коллизия, я не помнил, но в итоге репортера освободили, а свободная пресса восторжествовала.

В моем мозгу вспыхнула картинка: шериф Коули защелкивает на моих запястьях наручники и волочет меня из зала, а я взываю о помощи к Гарри Рексу. Потом меня бросают в камеру, раздевают и напяливают на меня оранжевую робу.

Для «Таймс» это, безусловно, оказалось бы большой удачей. Господи, какие статьи я мог бы писать из застенка!

— Вы сообщаете, что дети были в шоке, — продолжал тем временем Уилбенкс. — Откуда вам это известно?

— Я беседовал с мистером Диси, соседом семьи Кассело.

— Он употребил слово «шок»?

— Да.

— Вы пишете, что врач осматривал детей в день убийства здесь, в Клэнтоне. Как вы это узнали?

— От своего источника, позднее информацию подтвердил сам врач.

— Вы также сообщаете, что сейчас дети проходят курс лечения у родственников в Миссури. Кто вам это сказал?

— Я разговаривал с их теткой.

Швырнув газету на стол, Уилбенкс сделал несколько шагов в моем направлении, не сводя с меня налитых кровью прищуренных глаз. Вот когда пригодился бы пистолет!

— Правда состоит в том, мистер Трейнор, что вы намеренно нарисовали картину, из которой следует, будто двое маленьких невинных детей действительно видели, как их мать насилуют и убивают в ее собственной постели, не так ли?

Я сделал глубокий вдох и мысленно взвесил ответ. Аудитория ждала, затаив дыхание.

— Я изложил факты с максимальной точностью, — отчеканил я, глядя на Бэгги. Тот, высовываясь из-за спины сидящей впереди дамы, одобрительно кивал, — и на том спасибо.

— Ради того, чтобы газета продавалась, вы, основываясь на сомнительных источниках, полуправде, слухах и домыслах, сочинили историю так, чтобы она выглядела как можно сенсационнее.

— Я изложил факты с максимальной точностью, — повторил я, стараясь сохранять хладнокровие.

— Да неужели? — хмыкнул он и, снова схватив газету, сказал: — Я цитирую: «Будут ли дети свидетельствовать в суде?» Вы это писали, мистер Трейнор?

Отрицать было глупо. Я мысленно дал себе подзатыльник за то, что это написал. Из-за этого последнего абзаца мы тогда поцапались с Бэгги. Нужно было проявить больше щепетильности и довериться интуиции.

— Да, — ответил я.

— На каких именно фактах вы основывали этот вопрос?

— Я неоднократно слышал, как разные люди задавали его после того, как произошло преступление, — ответил я.

Защитник обвиняемого швырнул газету на стол с таким выражением лица, словно это была какая-то зараза, и в притворном недоумении покачал головой.

— Детей двое, так, мистер Трейнор?

— Да. Мальчик и девочка.

— Сколько лет мальчику?

— Пять.

— А девочке?